Конфеты лежали в серебряных и золотых гнездышках и выглядели весьма аппетитно.
– Это мне сестра подарила, – всхлипнула Чуваева. – Я сестру навещала.
Ни денег, ни бумажников, ни «Ролекса» нигде не обнаружили.
– Как же теперь жить? – расплакалась Чуваева. – До зарплаты еще две недели, ас книжки я давно все сняла…
– «Виза»! – хлопнул себя по голове Бордо. – Надо срочно позвонить в банк – вдруг в каком-нибудь банкомате уже снимают деньги по моей «Визе»!
– Да ничего она не снимает, вон же она сидит, – громко фыркнула из коридора Людочек, глядя на Литвинову.
Полуголый Бордо побагровел:
– Где мои деньги? Где моя «Виза»? Где мой «Ролекс»! Куда ты их спрятала?!
– Сейчас из отделения позвоните в банк, – успокоил его Антон. – В отделение пройдем, протокольчик составим. Одевайтесь, товарищи, собирайте свои вещички, выходите, надо обыскать купе.
– Подождите, – простонала Чуваева. – Извините… Мне нехорошо, мне тоже надо… в туалет.
Ее бледные щеки залились краской.
Людочек в коридоре издала нечленораздельный звук, но решила-таки вторично проявить человеколюбие и вышла в тамбур, куда вслед за ней со стонами потащилась несчастная Чуваева.
– Слезайте, гражданка Литвинова, – скучным, официальным голосом приказал сержант Антон, глядя наверх и делая приглашающий жест. – Вы задержаны по подозрению в хищении имущества этих граждан.
– Что? – прохрипела Литвинова, неуклюже спускаясь с полки и чуть не падая на Струмилина. – Что он сказал?
– Что слышали, – холодно ответил Струмилин, размышляя, в самом деле она его не узнает или просто делает вид.
Она тупо кивнула и принялась шарить глазами по полу, отыскивая свои босоножки.
Сам не зная почему, Струмилин не мог на это смотреть. Нагнулся и вытащил красные туфельки оттуда, куда вчера запихал их. Они так и стояли рядом с запасным матрасом.
Литвинова машинально обмахнула ладонями босые ступни и обулась.
Антон снял с пояса радиотелефон и вызвал подкрепление. Подкрепление в количестве двух крутоплечих командос явилось довольно скоро, словно сидело в засаде где-то в соседнем вагоне. Антон коротко объяснил задачу, и рядовые начали обыскивать купе. Сержант же, осторожно, подталкивая перед собой спотыкающуюся и как бы еще не проснувшуюся Литвинову, двинулся к выходу из вагона. Следом шли Струмилин, Чуваева и Бордо.
Струмилин придерживал под локоток стонущую попутчицу, так и забывшую переодеться из халата в платье, и думал, что Сонька-то Аверьянова, оказывается, не только проститутка, но и поездная воровка! И поддельщица документов.
Литвинова, надо же!..
Он узнал ее сразу, с одного взгляда на это ошалелое, чуть подпухшее со сна лицо в обрамлении спутанных волос. Вопрос: почему не назвал ее настоящего имени сержанту?
Эх, где найти такого умника, чтоб ответил…
Первым чувством Ани, как только она увидела эту пресловутую Ирочку, была жгучая ревность. «Родятся же такие!» – подумала она почти со злобой на Природу, создающую столь совершенные творения. Фигура – прямо Мэрилин Монро, звезда американского кино, из фильма «В джазе только девушки», недавно виденного Аней. Только волосы у нее не неестественно-белые, а бледно-золотые.
«Бледное северное золото», как назвал этот цвет художник Верещагин, вспомнила начитанная Анечка. Глаза… поразительные! Полное впечатление, что в глазницы мраморного личика вставлены два сапфира. Или берилла – они тоже голубого цвета.
Восхитительные ресницы, кожа персиковая, губы как мальва. Не девчонка, а полное обалдение.
«Прискорбно, что в придачу к такой уникальной красоте бог не дал Ирине хоть каплю ума, а судьба не наделила счастьем», – подумала Аня – безо всякой, впрочем, жалости, а скорее со злорадством: уникальные глаза уже наполнились слезами, чудный ротик жалобно дрожал, золото волос словно поблекло. Ира не выдержала пристальных взглядов двух незнакомых людей, про которых квартирная хозяйка только и сказала: «Они тебе помогут! Держись за них обеими руками, дурища!»
«Ты представляешь, какого ребенка она нам родит?» – шепнул в это время Дима, приобняв жену за плечи и касаясь губами ее уха, чтобы ни в коем случае не услышала плачущая Ира. У Ани слегка отлегло от сердца при таком его «утилитарном» подходе.
– А тот мужчина… ну, ваш любовник, от кого вы забеременели… он тоже внешне привлекателен? – спросила она с металлическими интонациями, нарочно выбирая эти шокирующие, неприлично-откровенные слова, без всяких эвфемизмов, на какие вообще-то большая мастерица. Это чтобы поставить Ирину на место. Та вроде бы и так стояла – ниже низшего, однако Ане с самого начала захотелось еще больше согнуть ее длинную, поистине лебединую шею.
Девушка взглянула на нее остекленевшими от слез глазами, как бы не понимая, о чем речь, потом неловко зашарила под вязаной кофточкой, узковатой для ее потрясающей груди («Медальон на ее груди не висел, а лежал», – вспомнила начитанная Анечка кого-то из классиков, убей бог – неведомо кого), и вынула смятую фотографию размером с открытку.
– Умора! Она фото этого подлеца еще и на груди носит! – фыркнула присутствовавшая при встрече двух заинтересованных сторон Нонна. – Он ее бросил, а она его – у сердца хранит!
Аня взяла снимок двумя пальчиками, брезгливо передернувшись: фотография еще хранила тепло Ириного тела и слегка пахла ее потом. Чистоплотно поджала губы – и тут же рот ее изумленно приоткрылся: в жизни не видела она мужчину красивее, чем тот, кто изображен на снимке!
Блондин, конечно! Черты классические, смотрит вприщур, нагло так. Даже глядя с фотографии, раздевает женщину своими глазищами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111