— Я уезжаю. Так нужно. Я люблю его, понимаешь? И еду с ним.Понимаешь?! — хоть кто-то же должен был понять ее! Важенка огорчилась.— А что же Волк? Ты не можешь оставить его. Он тебе не позволит.— Уже позволил.— Не понимаю. Он… Ты причинила ему боль, Лилия. Ты не должна была.— Не должна! Важенка, я не могу всю жизнь думать, что я должна и кому.Кто подумает и обо мне? Что будет со мной?— У тебя нет покорности в сердце, — с сожалением заметила Важенка. — Тебе будет трудно.— Я знаю. Ну прощай, милая. Мы с тобой вряд ли свидимся.— Прощай, Лилия. Только мне не кажется, что я никогда не увижу тебя.Мое сердце говорит — наши дороги еще пересекутся.Две женщины простились, и Онор-Мари последовала за Фурье.
Фурье отдал слуге шляпу и нерешительно двинулся к Онор. Его лицо выражало внутреннюю борьбу, прочертившую морщину на его гладком высоком лбу. Онор легко сбежала по ступеням ему навстречу, и он принял ее в объятия.— Как прошел день? — спросил он, чтобы хоть что-нибудь сказать.— Как? Как любой другой. Немного скучала, — она кокетливо, соблазняюще улыбнулась, провоцируя его на ласку. Но Фурье был по-джентельменски сдержан.— Что-то случилось? — она ощутила напряжение, овладевшее им. — Что не так?— Право, я не знаю…Она сразу отступила и насторожилась.— Говорите же, — и в воркующем голосе звякнул металл.— Это касается… Волка. Мне кажется, вам небезразлично…— Конечно, небезразлично! Так о чем речь?— Он арестован. Сегодня утром.— То есть? Арестован? Почему? Вы же говорили, что с гуронами заключили мир?От беспомощно приподнял руки, пытаясь остановить поток вопросов.— Ему не следовало появляться в городе, Онор. Мир еще не означает, что… — он умолк. У нее яростно раздувались ноздри.— Что? Что он человек, а не дикий зверь?— Дослушайте же, прошу вас. И это ведь не мое мнение.— Извините.— Конечно, жители не были рады видеть индейца в городе, но они проводили его злобным шепотом, а связываться не рискнули. Но он попался на глаза губернатору. Тот как человек вспыльчивый велел ему убираться в лес.Слово за слово… Короче говоря, Волка арестовали за неуважение к властям.— Это смешно. Гуроны не подчиняются французскому губернатору.— Официально все, кто находится на нашей территории, подчиняются губернатору, Онор.— Но земли индейцев…— Онор! Спорные территории на то и спорные, что и французы и индейцы считают их своими.Она сделала глубокий вздох, пытаясь успокоить нервы.— И что дальше? Что ему за это будет?— Его приговорили к сорока ударам плетью на площади. Крепкий мужчина, безусловно, переживет это.— Да что вы! — закричала она, ужасаясь. Ей казалось — такой человек, как Фурье, должен сам понимать такие вещи. Но он, сжавшись, ждал, пока ее гнев остынет. — Это же… Хуже не придумать! Такое оскорбление!— Но…Она присела на край софы, растерянно ломая пальцы.— Лучше бы все, что угодно, но не это. Волк не переживет этого. Для гордого вождя гуронов унижение хуже смерти, — она горько усмехнулась. — Он с таким не примирится. Никогда.Фурье сел около нее и взял ее холодные ладони в свои.— Онор, вам нужно успокоиться.— Нужно что-то сделать, Фурье. Обязательно. Я не могу допустить…она испытующе глянула ему в лицо. — Вы поможете? Вы же дружны с губернатором. Объясните ему?— Вы думаете, он не понимает? — лицо Фурье выразило презрение. — Я думаю, он очень хорошо все понимает. В том-то и дело.— Но тогда… Он просто полный кретин.— Пожалуй, это так и есть. Мы с таким трудом добились того, что индейцы скрепя сердце признали за нами право находиться здесь, что мы провели хоть какую-то границу между их и нашими землями. Иначе я не представляю, какой кровью далась бы нам победа.— Зато я представляю! Я знаю эти земли дольше и лучше вас. Я была здесь, когда индеец, только завидя белого, хватался за лук. А наши с вами соотечественники вырезали целые деревни.— Я все это знаю. Но, к сожалению, меня не облекли достаточной властью, и я могу лишь советовать губернатору. Он не пожелал прислушаться ко мне.— И что теперь?— Я как официальное лицо вынужден занять нейтральную позицию, — его голос и правда зазвучал официально, неприятно для слуха. Онор сжала ладонями виски.— Но я-то не официальное лицо. И я не могу оставаться в стороне. Волк не заслужил такого.Он с подозрением глянул на заблестевшие от набежавших слез глаза Онор.Но она спрятала лицо у него на груди, уткнувшись в тонкое дорогое сукно его камзола, ища его защиты, его утешения, и он отбросил сомнения.— Возьмите, — он не глядя вложил ей в руку нож, холодное острое лезвие ожгло ее, будто огнем. — Если ваше дружеское отношение к этому человеку столь глубоко, передайте ему. По крайней мере, это избавит его от позора.Она сразу подумала о другом: то, что можно использовать против себя, можно использовать и против другого. Ее пальцы сомкнулись на холодной костяной рукоятке.— Спасибо. Вы так добры ко мне.Он крепко сжал ее плечи.— Просто я люблю вас. Я женился бы на вас завтра же, если бы не ваше странное супружество с Монтом. Но, когда все здесь уладится, даю слово, мы вернемся в Париж, и я добьюсь для вас признания недействительности этого брака. Вы согласны?— Да, конечно, — кивнула Онор, и он надолго прижал ее к себе. Наконец, он вздохнул и оторвался от нее.— Отлично, я переоденусь и распоряжусь подать нам обед, — он вышел из комнаты. Онор-Мари медленно разжала ладонь. Лезвие ножа поблескивало, тонкое, гладкое, тщательно отполированное. Она сидела с грызущей тоской в душе, ни о чем не думая, бледная, с бессмысленным, устремленным в одну черную точку на стене взглядом. Так шли долгие минуты, одна за другой, одинаковые в своей неумолимой неотвратимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94