— Куино! — обратился я к нему ласково, словно к ребенку, хотя сердце мое сжалось от отчаяния.
— Я умираю…
— Да.
Порою, движимые состраданием, мы обманываем умирающих, но я чувствовал, что Куино следовало говорить только правду.
— Ты — скорпион, грек. Теперь ты довел до могилы и меня.
Я не стал с ним спорить.
— Хочешь ли ты исповедаться мне в своих грехах?
В глотке Куино что-то забулькало и захрипело, и на лице его появилось страдальческое выражение. Сожалея о том, что рядом со мной нет Анны, я подложил руку ему под плечи и помог сесть.
— Не знаю… Вряд ли я успею исповедать Господу все свои грехи.
— Сколько успеешь, столько и успеешь. Скажи мне, кто убил Дрого?
Я затряс Куино, заметив, что у него начали закатываться глаза. Всей душой я молил Господа о том, чтобы умирающий норманн успел ответить на этот вопрос.
— Кто убил Дрого?
Хотя я и поддерживал Куино руками, сидеть он уже не мог. Я осторожно опустил его на пол.
— Скажи, ты раскаиваешься? Ты раскаиваешься в своей ереси?
Я вспомнил, как он вел себя на башне, до того как ему в живот угодила турецкая стрела. Его уже и тогда снедали муки совести.
— Мне… нет прощения. — Каждое слово приближало его к смерти. — Скоро… Скоро я все узнаю…
— Кто убил Дрого?
— Он привел нас в пещеру. В долине. Он был знаком с древней магией. С древними богами.
— Кто? Дрого?
— Он обещал открыть нам истину. — Это казалось неправдоподобным, но уста Куино тронула еле заметная улыбка. — Но я открою ее первым.
— О ком ты говоришь? От руки этого человека пал и Рено?
— Он заколол быка. Он отвел нас в пещеру. Он…
Его тело вновь свело судорогой. Я посмотрел на дверь в надежде увидеть там Анну, которая могла бы продлить ему жизнь, но увидел только давешнего стража, недоуменно взиравшего на происходящее.
Похоже, что кашель снял с его души какую-то язву, потому что голос его вновь окреп.
— Он знал все наши грехи и говорил, что тот, кто предаст его, будет вечно гореть в огне. Но меня и без того объяло пламя. Теперь он не властен надо мной. — Вновь та же смутная улыбка. — Разве не смешно, а, грек? Следуя за крестом, я прошел по пустыне столько миль, перенес столько искушений и испытаний, и все для того, чтобы потерять в этом запустении душу, продать ее какому-то исмаилиту…
— Исмаилиту?!
— Оружейнику.
Впоследствии я не раз корил себя за то, что бросил умирающего Куино. Тогда же, забыв обо всем на свете, я пронесся мимо изумленного варяга, не сказав ему ни слова, выбежал из здания и стал взбираться по лестнице на стену. Отсутствующий караульный оставил возле одного из укреплений свое копье, и у меня хватило ума прихватить его с собой и только после этого войти внутрь башни.
После стольких месяцев поисков и сомнений я нашел свою жертву с обезоруживающей легкостью. Сидя в караулке, Мушид сосредоточенно доводил оселком свой клинок. Он изумленно поднял на меня глаза.
— В чем дело? Кербога вошел в город? — Его взгляд упал на копье в моих руках. — Это и есть то священное копье, которым были пронзены ребра Иисуса? Ты его украл?
Я направил копье в его сторону.
— Положи меч.
Оружейник нахмурился.
— Что с тобой, Деметрий? Тебе нехорошо?
Я кольнул его в живот, и он встревоженно отпрыгнул назад. Не сводя с меня глаз, Мушид неторопливо положил меч на пол. Когда он распрямил спину, лицо его вновь приняло невозмутимое и бесхитростное выражение.
— Ты решил присоединиться к франкам, ненавидящим мой народ и мою веру? Ты хочешь принести меня в жертву своему богу?
— Если я и убью тебя, виноват в этом будешь ты сам! Он простер ко мне руки, как священник, дающий благословение.
— Я не понимаю, что тебя так разгневало?
— Ты убил Дрого!
При этих словах руки мои задрожали.
— Я был его другом, — возразил Мушид.
— Значит, ты предал вашу дружбу.
Мушид медленно покачал головой.
— Нет, я оставался верен ей до конца. Меня очень опечалила его смерть. С чего ты взял, что его убил я?
— Я только что говорил с умирающим Куино. Он сказал, что именно ты ввел их в соблазн и сделал их идолопоклонниками.
Все замерло — Мушид, мое копье, солнечный лучик, заглядывавший в оконце. Когда оружейник заговорил вновь, в голосе его зазвучали совсем иные интонации.
— И ты поверил словам умирающего норманнского еретика? Знал бы ты, как норманны ненавидят наш народ! Мысль о том, что в Антиохии остался живой исмаилит, не давала ему покоя, вот он и решил напоследок избрать тебя слепым орудием своей ненависти. Увы, я не могу ответить на его вызов, ибо, скорее всего, его уже нет в живых.
— Он не видел тебя, Мушид, и не знал того, что ты находишься здесь! Зачем бы ему понадобилось называть твое имя?
— Он знал, что я был другом Дрого, и ненавидел меня за то, что я исповедую иную веру. Если человек хочет скрыть собственный грех, он обвиняет в нем других.
— Этот человек был при смерти и вряд ли стал бы лгать!
На напряженном лице Мушида появилась презрительная улыбка.
— Умирать и умереть — совсем не одно и то же.
— Ты плохо знаешь Куино. Я скорее поверю ему, чем тебе. Ты подружился с Дрого в ту пору, когда душу его стали терзать сомнения, и посвятил его в тайны сатанинских культов. Ты отвел его в пещеру в Дафче, где вы принесли жертву Митре.
— Митре? — В голосе Мушида прозвучало раздражение. — Я никогда даже и не слышал о Митре.
Мне вспомнились слова, сказанные Куино на горе.
— Ты называл его Ариманом.
— Ариман, Митра — какая разница? Я мусульманин. У нас нет иного бога, кроме Аллаха.
— Ты сам говорил мне о том, что во время войны вам разрешается нарушать закон. Например, под видом христианина проникать в стан врага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107