Я коснулся рукой его шеи и, почувствовав едва ощутимую пульсацию, выглянул в окно, пытаясь совладать с охватившей меня скорбью. За последний год моя вера подвергалась испытанию голодом и смертоубийством, болью и отчаянием. Теперь я не знал, во что и верить.
Епископ дотронулся до моей руки, силясь что-то сказать.
— Дать воды?
Я поднялся со скамейки, радуясь самой возможности движения, и поспешил в другой угол комнаты, где стоял стол с каменным кувшином и чашкой. Часть воды выплеснулась мне на пальцы. Вода оказалась теплой и слегка солоноватой на вкус. Впрочем, Адемару было уже все равно. Я поднес чашку к его губам и после того, как он сделал несколько глотков, отер его губы своим рукавом.
— Я раскаиваюсь в этом, Деметрий. — Он вновь изо всех сил сжал мою руку. — Я убил Дрого за то, что он хулил Бога, но в своем гневе я совершил то же самое преступление. Нет, я поступил еще хуже! Он убивал, отрицая Бога, я же убивал во имя Бога! Я увидел перед собою зло и попытался его уничтожить, и в тот же миг оно поглотило меня! Я заслуживаю самого сурового наказания!
Не зная, что на это ответить, я вновь поднес чашу к его губам. По небу кружила большая птичья стая, со двора потянуло дымком. Начинало вечереть. Что?
Услышав какой-то шепот, я перевел взгляд на Адемара и понял, что обманулся. Он уже не смог бы сказать мне ни слова. Его незрячие глаза были широко открыты, а голова упала набок, словно он хотел увидеть чье-то давно забытое лицо. Трясущимися руками я надел на него церковное облачение, потом снял с шеи свой серебряный крестик и положил ему на грудь, надеясь, что он ему пригодится.
Священники и рыцари, стоявшие в коридоре, встретили меня подозрительными взглядами.
— Он заснул, — сказал я, — и просил полчаса его не беспокоить.
Во дворике, выложенном синей плиткой, толпился народ. Новость о резком ухудшении состояния епископа, похоже, успела облететь весь город, и здесь собралось великое множество рыцарей, священников и паломников. Среди прочих я заметил Боэмунда, который был на целую голову выше своих сторонников, и герцога Готфрида, шептавшегося о чем-то с Робертом Нормандским. Здесь присутствовал даже смертельно бледный и обиженный на всех граф Раймунд. Не обращая на них внимания, я протолкался через толпу и вышел через ворота виллы.
Прямо передо мной лежал путь в город, однако я не спешил возвращаться. Вместо этого я стал карабкаться вверх по склону, пробираясь между зарослями терна и скалами. Обнаружив на откосе большой валун, я уселся на него и стал рассматривать окрестные земли. Долина уже тонула в тени, хотя вершины холмов и верхняя часть горы все еще были залиты золотистым светом.
Я сидел на этом камне очень долго, не меньше часа. Порой я разглядывал долину, порой устремлял взгляд к далекому горизонту, где смешиваются думы, воспоминания и мечты. Многие из мучивших меня в последнее время вопросов так и остались без ответа, однако меня несказанно утешала сама возможность размышлять над ними. Сколько сил и жизней было отдано во имя Божье христианами, язычниками и откровенно безбожными людьми! Но могли ли надеяться на спасение все эти люди? Господь не взваливал на них этого креста. Они взяли его самочинно и при этом искренне удивлялись тому, что Бог оставил их. Мы решили испытать свою веру, но она не выдержала этого испытания. Перед самой своей кончиной Адемар, к которому вновь вернулась ясность мысли, говорил о том, что Господь будет сурово судить нас за все наши деяния, и о том, что мы заслужили это наказание.
Небо над западными холмами стало меркнуть, и на гору тут же опустились сумерки. Я поднялся с камня, вспомнив о том, что внизу меня ждут Анна и Сигурд.
Прежде чем отправиться в путь, я обернулся. На фоне быстро темневшего неба горы представлялись пурпурными тенями, лежавшие между ними долины были покрыты мраком. Я не видел теперь ни Оронта, ни шедшей вдоль него дороги.
Дороги, за которую мы так долго сражались.
Дороги на Иерусалим.

ИСТОРИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ
Битва за Антиохию стала для первого крестового похода чем-то вроде Сталинграда. В обоих случаях нападающая сторона быстро продвигалась в глубь вражеской территории, после чего надолго останавливалась перед стенами больших и хорошо укрепленных городов. В обоих случаях осаждающая сторона сама попадала в осаду, хотя в первом случае крестоносцам и удалось прорвать ее и одержать победу. В противном случае планы Папы Урбана рухнули бы точно так же, как в 1942 году окончательно рухнули планы Гитлера. Нет ничего удивительного в том, что осада эта была отмечена жадностью, интригами, вероломством и небывалой жестокостью. Представляя определенную фактологическую и хронологическую картину и выписывая характеры персонажей, я пытался хранить верность историческим источникам (крайне противоречивым). Лишения, которые претерпело воинство крестоносцев, внезапное взятие города за два дня до подхода армии Кербоги, обретение Копья Лонгина и неожиданная победа над превосходящими силами противника не являются моим измышлением. Тогдашние летописи считали происшедшее чудом. Что касается современных историков, то они также не смогли представить сколько-нибудь вразумительных объяснений.
Единственное, в чем я существенно погрешил против истории, так это в вопросе о еретиках. Источники ничего не говорят о появлении еретиков в рядах крестоносцев — об этом не преминули бы сообщить церковные хронисты, всячески прославлявшие папские успехи. Вместе с тем нам известно, что крестоносцы действительно сталкивались на своем пути с еретиками. Помимо прочего, мы можем говорить и о сильном пуританском элементе, присущем участникам похода, не участвовавшим в сражениях;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107