ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Но должен признаться, что единственный исход, к которому привело провидение, никогда не приходил мне на ум. Откуда бы ни явилось это препятствие — от Бога или от людей, — но мое предсказание сбылось, и поэтому позже я действительно сказал: нить порвалась.
Ш.Л.: Мысль о том, что все опасности, угрожавшие Франции, миновали со смертью герцогини, конечно, пришла вам в голову сразу же после этого события?
РОНИ: Естественно! Я хорошо вижу, к чему вы клоните своими вопросами. Предполагается, что против герцогини был составлен заговор и на ее жизнь готовилось покушение. Никто не осмелился открыто обвинить меня в участии в этом заговоре, но все допускают, что, зная о нем, я не предпринял ничего, чтобы помешать заговорщикам. Я не действовал, но позволил действовать другим.
Ш.Л.: Ну и?
РОНИ: Если бы я знал о готовящемся преступлении и не сделал бы ничего, чтобы ему воспрепятствовать, то тоже оказался бы виновным. Я не пользуюсь репутацией человека, водящего дружбу с темными низкими личностями, и не думаю, что меня можно упрекнуть в попустительстве преступлений для извлечения личных выгод или повышения авторитета. Чтобы очернить таким подозрением долгую, посвященную исключительно благополучию государства жизнь, требуется нечто большее, чем несколько второпях сказанных слов, которые можно объяснить, не стыдясь за свои объяснения. Прежде чем искать соучастников, надо сначала доказать, что вообще существует виновник. Этого пока никто не сделал и, по-видимому, не в состоянии сделать. Вы допросили господина Дзаметту и что вы узнали? Ничего, что можно было бы вменить ему в вину. Он объяснил, что герцогиня умерла естественной смертью. Та излишняя поспешность, с которой она покинула его дом — единственный выдвинутый до сих пор повод для его обвинения, — может быть убедительно объяснена желанием герцогини находиться ближе к Лувру, где она ожидала приезда короля. Господин де Шиверни, чьи высказывания вы читали, в этом пункте подтверждает показания господина Дзаметты. Со смертью герцогини господин де Шиверни многое потерял, и, узнав о печальном событии, он горько и во всеуслышание жаловался на несчастье, которым обернулась его близость к герцогине. Однако разве он высказал хотя бы малейшее подозрение о преступлении, на расследовании которого он должен был настаивать? Другие родственники герцогини, ее сестры, ее тетка де Сурди, высказали ли они хотя бы легчайший намек на саму возможность злодеяния, погубившего герцогиню? Сам король, который так беззаветно ее любил, — поделился ли он своими подозрениями, о которых сегодня осмелились бы думать? Нет. Более того, он почтил господина Дзаметту своей дружбой. Если он и позволил проводить какое-то расследование, то только из уважения к юстиции. Что касается меня, то король оказал мне великую честь, назначив — после смерти герцогини — министром финансов…
Ш.Л.: …а также главным начальником артиллерии, то есть пожаловав вам должность, которую до смерти герцогини занимал отец умершей, которого король отважился уволить с поста только после того, как дочь утратила возможность встать на его защиту.
РОНИ: Вы вольны строить любые самые омерзительные догадки на этот счет. Неужели вы действительно полагаете, что я настолько низок, что из-за должности мог убить человека, которого король любил больше всех на свете? Признаюсь, что для меня было сущим мучением видеть должность, для которой я обладаю всеми необходимыми качествами, в руках человека, совершенно не способного ее исполнять. Однако если ваше подозрение относительно меня покоится на этом мотиве, то в таком случае вы можете с равным успехом подозревать самого короля, ибо он постоянно выглядел пристыженным, видя полную непригодность мсье Антуана д'Эстре к порученному делу. И, между прочим, хотя бы одним дыханием высказал ли король хоть самое ничтожное подозрение в мой адрес? Ни в коем случае. Напротив. В тот день, когда случилась беда, полный печали, он послал за мной и публично, на глазах у всего двора, искал у меня утешения по поводу этого прискорбного события. Это позволило мне говорить с ним о божественном провидении, которое часто облекает наше исцеление в горе, в коем видим мы лишь свою погибель. Разве это не в достаточной мере показывает, что ему никогда не приходило в голову подозрение и что он никогда не думал о моей причастности к его несчастью?
Ш.Л.: После смерти герцогини де Бофор вы арестовали двоих ее слуг и отправили их в Бастилию — а именно женщину, которую называют La Rousse, и ее мужа. Зачем вы это сделали?
РОНИ: Оба знали интимные подробности частной жизни герцогини и низко пали в своей вине. Вместо того чтобы держать при себе свои мысли, они принялись чернить свою бывшую госпожу и распространять о ней злоречивые или по меньшей мере неправдоподобные слухи. Я положил конец этому скандалу.
Ш.Л.: Не преследовали ли вы этим арестом каких-либо иных целей?
РОНИ: Нет. Мы с герцогиней де Бофор были в ссоре. Это факт, который я даже не собираюсь скрывать. У меня часто бывали с ней серьезные столкновения из-за ее непомерных требований и чрезмерной гордыни. Насколько мог, я воздействовал на короля, удерживая его от шагов, которые казались мне вредными для славы и безопасности государства. В полном согласии с другими, самыми лучшими советниками я желал для короля иного брачного союза. Все это я делал открыто, на глазах у всех, и, как уже повторял под присягой, я ни в коем случае не являюсь поклонником коварства и хитрых уловок. Провидение избавило нас от опасности, приближение которой я видел. Я воспринял этот исход как знамение и вслед за врачом Ла-Ривьером воскликнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Ш.Л.: Мысль о том, что все опасности, угрожавшие Франции, миновали со смертью герцогини, конечно, пришла вам в голову сразу же после этого события?
РОНИ: Естественно! Я хорошо вижу, к чему вы клоните своими вопросами. Предполагается, что против герцогини был составлен заговор и на ее жизнь готовилось покушение. Никто не осмелился открыто обвинить меня в участии в этом заговоре, но все допускают, что, зная о нем, я не предпринял ничего, чтобы помешать заговорщикам. Я не действовал, но позволил действовать другим.
Ш.Л.: Ну и?
РОНИ: Если бы я знал о готовящемся преступлении и не сделал бы ничего, чтобы ему воспрепятствовать, то тоже оказался бы виновным. Я не пользуюсь репутацией человека, водящего дружбу с темными низкими личностями, и не думаю, что меня можно упрекнуть в попустительстве преступлений для извлечения личных выгод или повышения авторитета. Чтобы очернить таким подозрением долгую, посвященную исключительно благополучию государства жизнь, требуется нечто большее, чем несколько второпях сказанных слов, которые можно объяснить, не стыдясь за свои объяснения. Прежде чем искать соучастников, надо сначала доказать, что вообще существует виновник. Этого пока никто не сделал и, по-видимому, не в состоянии сделать. Вы допросили господина Дзаметту и что вы узнали? Ничего, что можно было бы вменить ему в вину. Он объяснил, что герцогиня умерла естественной смертью. Та излишняя поспешность, с которой она покинула его дом — единственный выдвинутый до сих пор повод для его обвинения, — может быть убедительно объяснена желанием герцогини находиться ближе к Лувру, где она ожидала приезда короля. Господин де Шиверни, чьи высказывания вы читали, в этом пункте подтверждает показания господина Дзаметты. Со смертью герцогини господин де Шиверни многое потерял, и, узнав о печальном событии, он горько и во всеуслышание жаловался на несчастье, которым обернулась его близость к герцогине. Однако разве он высказал хотя бы малейшее подозрение о преступлении, на расследовании которого он должен был настаивать? Другие родственники герцогини, ее сестры, ее тетка де Сурди, высказали ли они хотя бы легчайший намек на саму возможность злодеяния, погубившего герцогиню? Сам король, который так беззаветно ее любил, — поделился ли он своими подозрениями, о которых сегодня осмелились бы думать? Нет. Более того, он почтил господина Дзаметту своей дружбой. Если он и позволил проводить какое-то расследование, то только из уважения к юстиции. Что касается меня, то король оказал мне великую честь, назначив — после смерти герцогини — министром финансов…
Ш.Л.: …а также главным начальником артиллерии, то есть пожаловав вам должность, которую до смерти герцогини занимал отец умершей, которого король отважился уволить с поста только после того, как дочь утратила возможность встать на его защиту.
РОНИ: Вы вольны строить любые самые омерзительные догадки на этот счет. Неужели вы действительно полагаете, что я настолько низок, что из-за должности мог убить человека, которого король любил больше всех на свете? Признаюсь, что для меня было сущим мучением видеть должность, для которой я обладаю всеми необходимыми качествами, в руках человека, совершенно не способного ее исполнять. Однако если ваше подозрение относительно меня покоится на этом мотиве, то в таком случае вы можете с равным успехом подозревать самого короля, ибо он постоянно выглядел пристыженным, видя полную непригодность мсье Антуана д'Эстре к порученному делу. И, между прочим, хотя бы одним дыханием высказал ли король хоть самое ничтожное подозрение в мой адрес? Ни в коем случае. Напротив. В тот день, когда случилась беда, полный печали, он послал за мной и публично, на глазах у всего двора, искал у меня утешения по поводу этого прискорбного события. Это позволило мне говорить с ним о божественном провидении, которое часто облекает наше исцеление в горе, в коем видим мы лишь свою погибель. Разве это не в достаточной мере показывает, что ему никогда не приходило в голову подозрение и что он никогда не думал о моей причастности к его несчастью?
Ш.Л.: После смерти герцогини де Бофор вы арестовали двоих ее слуг и отправили их в Бастилию — а именно женщину, которую называют La Rousse, и ее мужа. Зачем вы это сделали?
РОНИ: Оба знали интимные подробности частной жизни герцогини и низко пали в своей вине. Вместо того чтобы держать при себе свои мысли, они принялись чернить свою бывшую госпожу и распространять о ней злоречивые или по меньшей мере неправдоподобные слухи. Я положил конец этому скандалу.
Ш.Л.: Не преследовали ли вы этим арестом каких-либо иных целей?
РОНИ: Нет. Мы с герцогиней де Бофор были в ссоре. Это факт, который я даже не собираюсь скрывать. У меня часто бывали с ней серьезные столкновения из-за ее непомерных требований и чрезмерной гордыни. Насколько мог, я воздействовал на короля, удерживая его от шагов, которые казались мне вредными для славы и безопасности государства. В полном согласии с другими, самыми лучшими советниками я желал для короля иного брачного союза. Все это я делал открыто, на глазах у всех, и, как уже повторял под присягой, я ни в коем случае не являюсь поклонником коварства и хитрых уловок. Провидение избавило нас от опасности, приближение которой я видел. Я воспринял этот исход как знамение и вслед за врачом Ла-Ривьером воскликнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135