— Как ни майся, деньги, курение, кашель, любовь — скрыть не пытайся.
Пьер пожал плечами и решил не тянуть с главным вопросом:
— Мои друзья забыли спросить, как вас зовут.
— Ни к чему это. К тому же они знали.
— Да, но… они знают только имя, а фамилия?
Тут Фаустино стянул с лица кожаную маску. Под ней оказалась лишенная какого бы то ни было выражения физиономия. Уставившись не моргая на Пьера, он каким-то сдавленным голосом ответил:
— У карликов это не принято. Мы из рода уродов. Вот тебе и весь сказ.
До предела смущенный Пьер собирался принести ему извинения, но не успел, так как тот разразился уже громким хохотом.
— Смех без причины — признак дурачины.
Хохоча, он закрутился на месте, а затем зашелся в каком-то неистовом плясе. Продолжая кружиться и дергаться, он щелкнул пальцами, собака прыгнула к нему на руки, пытаясь лизнуть его в лицо.
— Верю только зверю, собаке да ежу, а прочему погожу, — снова выдал карлик и сам лизнул пса в морду.
Пьеру вдруг пришло в голову, что он видит того самого пса, который, обладая противоестественным вкусом, слизал имя, начертанное Атикой собственной кровью.
— Это та самая болонка, которую французский король подарил твоей госпоже?
— Она самая. Мудрый суверен ищет общества животных. Повсюду за собой возит свой собачий двор. Уж эти-то не судят по наружности, уж они-то не судачат и не сплетничают, не заставляют страдать.
С этими словами он поднял болонку и со всего размаху швырнул ее подальше. Она свернулась калачиком, совершила головокружительный полет и приземлилась на четыре лапы. Хозяин похвалил ее, в ответ она радостно залаяла и завиляла хвостиком. Как вдруг из недр дома раздался басистый лай еще одной собаки, судя по всему исполинских размеров. Пьер бросил испуганный взгляд внутрь дома и судорожно сглотнул: вообразить обладателя подобного голоса было трудно. Акробат догадался, что его тревожило, и успокоил его:
— Я же сказал: не бойся собаки брехливой. Войди же, добрый человек, сделай милость, познакомься и с другим моим псом — Львом, подаренным лично мне королем Генрихом. Внутри нам будет сподручнее.
Пьер предпочел отложить знакомство с колоссом до лучших времен. Полный решимости унести подобру-поздорову ноги, он прислонился к стене, отказываясь входить.
— И стеночку подопрешь, коли сесть не на что, — заметил как бы вскользь карлик, резко повернувшись спиной к Пьеру, после чего бочком и с подскоком исчез в доме. Поскольку он не хлопнул дверью, не позвал болонку, не простился, гость подумал, что исчезновение носит временный характер, и отнес его на счет недостаточной воспитанности Фаустино. И был прав. Некоторое время спустя тот выпрыгнул на улицу из окна. На сей раз маски на нем не было, зато на голове красовалась шляпа с кроличьим хвостом, а на поясе висела небольшая дубинка. В руках у него была корзина со сливами. Он предложил Пьеру угоститься, а сам взял четыре сливы и принялся жонглировать ими, да так искусно! Положив в рот сочную мирабель, парижанин с восторгом наблюдал за движениями артиста, после чего зааплодировал. Подбодренный комедиант заявил:
— Спектакль продолжается!
Заведя руки за спину, он одну за другой подбросил четыре сливы, да так, что все они упали прямо в плетеную корзину, которую он успел поддеть ногой за ручку. Он вновь вынул сливы и вновь принялся жонглировать аппетитными плодами, сперва перед собой, затем перед Пьером.
Кончилось это тем, что одну из слив комедиант поймал ртом, другую отправил в морду Вавеля, а третью — в руки Пьера.
— А где четвертая? — спросил он гостя. Пьер растерянно повел головой.
— А что у вас в кармане камзола, сеньор?
— Платок, дукат и… — Он вспомнил об обрывке с рисунками, изъятом у Кары Мустафы, — некий документ.
— Они по-прежнему там?
Вопрос показался Пьеру нелепым. Он сунул руку в карман и с изумлением извлек оттуда сливу.
— Куда делось то, что я вам назвал? — побледнев, спросил он.
Паяц гордо расхохотался и протянул два кулака. Затем медленно разжал правый — там лежала монета. Левый он разжимать не стал, а из дырочки между большим и указательным пальцами, словно из шкатулки, вытащил платок.
— А моя бумага? — забеспокоился Пьер.
Не произнося ни слова, с ликующей и насмешливой улыбкой престидижитатор приподнял свой колпак. Под ним на макушке карлика лежал листок с алхимическими рисунками. Пьер протянул за ним руку, но карлик быстрее молнии сорвал листок с головы и помахал им.
— Разве мое искусство не заслуживает вознаграждения?
— Возьмите дукат, а мне верните листок.
— Значит, он стоит золота?
Помня о конечной цели алхимии и силе философского камня, превращающего свинец в золото, Пьер не удержался и сыронизировал:
— Вы и не представляете, насколько попали в точку!
Этого явно не следовало говорить. В карлике вспыхнуло любопытство. Он развернул листок и уставился на рисунки Николя Фламеля.
— Мне хорошо известны эти картинки, — произнес он. Рука Пьера, протянутая за листком, сама собой опустилась. Его губы приоткрылись, но не выговорили ни слова.
— Мне хорошо известны эти картинки, — повторил Фаустино. — До того как листок разорвали, их было пять. Так ведь? Накануне своей смерти госпожа, зная, что я не лишен таланта рисовальщика, попросила меня скопировать их. Семь раз.
— Два «е», два «а», три «и» и шесть согласных.
Виргилий разложил перед собой кусочки картона, которые ему дал раввин. Устроив гостя за столом в библиотеке, сам он уселся в глубокое кресло с томиком в руках.
— Если захочешь спросить меня о чем-нибудь, племянник, не стесняйся, спрашивай, — подбодрил он и углубился в чтение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95