— Ну конечно же! — вдруг не своим голосом завопил Виргилий.
Песо-Мануций с перепугу проглотил травинку, Пьер из лежачего положения мигом перешел в сидячее, а Мариетта черканула по бумаге.
— Кладбище Невинноубиенных! Пять картинок! — щелкнув пальцами, принялся пояснять Предом. — Я говорил вам, что они мне что-то напоминают. Да просто я их уже видел. И теперь вспомнил где. Николя Фламель, алхимик… его фреска на кладбище Невинноубиенных в Париже. Последний раз…
Но в эту самую минуту голос его пресекся, поскольку последний раз он проходил мимо этой фрески, направляясь на свидание с Виолеттой, в которую был страстно влюблен и которую ему больше не суждено было увидеть… Виргилий попытался прогнать тяжелые воспоминания. Три пары глаз тревожно следили за ним. Только Пьер понял, что творится в душе друга, и ободряюще улыбнулся ему. Мариетта в упор разглядывала его, догадываясь, что некая тень прошлого возникла в саду дворца Контарини. Павильон Духов, впрочем, был совсем рядом. Она перевела глаза на бумагу и принялась быстро-быстро водить рукой. Какое-то время слышался только скрип сангины по бумаге. Пьер попытался оживить замершую было беседу.
— Есть еще кое-что, способное послужить доказательством того, что Тициан занимался алхимией, и притом небезуспешно… — Он выдержал паузу. — Его возраст! Тем или иным способом, но он, видимо, получил несколько капель эликсира молодости, позволившего ему дожить до девяноста девяти лет. Вы только вдумайтесь! Встречали ли вы еще
194
кого-нибудь, дожившего до столь преклонного возраста? Это почти сверхъестественно. Что вы на это скажете?
Чезаре был настроен скептически:
— Что же этот эликсир не уберег его от чумы? Видать, до философского камня ему было далековато…
Пьер не желал так быстро сдаваться:
— Может, эликсир защищал его от кары Господней, но не от земных напастей.
— Ну а что еще?
— Крутится у меня в голове одна мыслишка, вот уже который день. Иное дело смерть Атики: тут действовал убийца, и смерть эта не естественная. Иное дело смерть Тициана. Но это лишь на первый взгляд. Порой преступление внешне ничем не отличается от естественной смерти. Например, от смерти в результате заболевания чумой.
Понимая, куда он клонит, Чезаре перестал жевать. Мариетта еще усердней склонилась над наброском. А Виргилий закачал головой, колеблясь между неверием и возбуждением.
— Тициан мог быть убит? — Он сделал ударение на последнем слове, желая подчеркнуть заключенный в нем страшный смысл. — Убит чумой? И подобный бред выдвигаешь ты, без пяти минут врач?
Тут, приняв сторону Пьера, вмешался дядя:
— Болезнь заразна. Вообрази человека, знающего, что он заразился, ненавидящего кого-то сверх всякой меры и не боящегося кары Господней. Что он сделает? Придет к своему врагу в гости, станет обнимать его, как бы дружески. И вот, готово, тот уже заразился. Конечно, этого могло и не произойти, но взгляни, с какой быстротой распространяется по городу зараза. Есть шанс, что кто-то мог использовать этот не менее эффективный способ покончить с недругом, чем нож. А это уже преступление, не так ли?
Под впечатлением дядиных рассуждений Виргилий пробормотал что-то невнятное.
— Однако ни один из подозреваемых нашего списка, а их шесть или семь человек, в зависимости от того, считать ли таковым Эбено, не поражен недугом. И кроме того: за что было расправляться с кадорцем?
Привычный к словесным баталиям с другом Пьер тут же парировал:
— Первое: чтобы заразить кого-то, не обязательно самому быть зараженным. Можно подкупить больного или мошенника. Второе: кадорец знал, кто убийца Атики.
— Он знал об этом более двух лет!
— Ты уверен?
— Что ты хочешь сказать?
— Уточнил ли маэстро, отдавая Богу душу, как давно он об этом знал?
Виргилий побледнел.
— Не помню.
— Почему бы не вообразить, что он не сразу понял то, что увидел, услышал или узнал? Что лишь недавно осознал важность того, чему стал свидетелем? И что это ускорило его конец? — вбил последний гвоздь Пьер.
— Стало быть… — Виргилий запнулся, уже не уверенный ни в чем. И тут Пьер добил его окончательно:
— Какие точно слова Тициан произнес в виде так называемого завещания?
Предом вынужден был сделать мучительное признание:
— Я уже не помню…
Словно нарочно для того, чтобы воцарившаяся вокруг них тяжелая атмосфера материализовалась, лазурное небо над бухтой Милосердия заволокло тучами. Какая-то птица с широким размахом крыльев медленно пролетела над садом Контарини, огласив воздух хриплым криком. Мариетта взглянула на нее, охнула, руки ее задрожали, и все полетело на землю — и карандаши, и наброски.
— Еще один герметический символ. Пеликан!
Если бы могло материализоваться и недоумение, то над головами троих ее спутников нарисовались бы вопросительные знаки.
— Да вспомните же! На листке, обнаруженном вчера Пальмой, в центральном астральном круге было пять изображений: дракон, лебедь, птица-феникс, ворон и…
— …пеликан! — дружно подхватили французы.
— Все это алхимические животные и птицы. А какая птица изображена на мозаике, украшающей нишу в «Пьете»?
— Неплохой вопрос, — проговорил Чезаре.
— Не заметил, — признался Пьер.
— Пеликан? — отважился предположить Виргилий.
— Точно! — зааплодировала Мариетта, порозовевшая от возбуждения. — Пальма пальцем в небо попал, когда сказал, что это полотно хранит тайну. Мы снова должны побывать на Бири-Гранде, — проговорила она, вставая сама и подавая мужчинам пример. Виргилий нагнулся собрать разлетевшиеся наброски: каково же было его удивление, когда он заглянул в них!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95