Проверка того и другого является главным в постановке диагноза, так как сердце и печень, а также мозг и яичники являются основными органами, управляющими организмом. Но я тем не менее не прекращал чтения, увлекшись забавной формой медицинской поэзии.
И все же, подняв глаза, я ожидал увидеть Винчи и Гаэтано.
Ничего подобного.
Старик, стоявший в дверях, был одет во все черное, его профиль напоминал голову хищной птицы. Что-то неприятное поразило меня в его взгляде. Он долго смотрел на меня, не говоря ни слова, с таким видом, будто застал чужака на своей территории. И таким леденящим было его молчание, что у меня даже не нашлось слов приветствия. Окончив разглядывать меня, он приблизился к столу, чтобы рассмотреть лежавшие на нем манускрипты.
— Безумец! — прохрипел он.
С быстротой, которой я от него не ожидал, он развернулся и исчез. Из латинского зала послышались отрывистые слова, затем торопливые шаги.
Появились Гаэтано и старик в черном. Последний бросился к столу и схватил том Аверроэса.
— Смотрите, Гаэтано Форлари, — возмущенно произнес он, потрясая книгой, — смотрите, какими нечестивыми писаниями занимаются в этих стенах! Вы во всем виноваты! «Рассуждения»! Разве вам не известно, что учение Аверроэса запрещено церковью? Сам Фома Аквинский осудил его теорию, и папа Лев Десятый наложил запрет на его распространение!
Форлари побледнел.
— Что касается философских принципов — да, однако то, что относится к медицине…
— Медицина! Неужели медицина Аверроэса менее опасна, чем система его взглядов? Вы думаете, что какой-то философ, сарацин к тому же, упорно отрицающий бессмертие души, что-нибудь смыслит в человеческом теле? Как бы не так! Вы богохульствуете, Гаэтано Форлари! Хуже того, вы учите богохульству других!
Мужчина с птичьим лицом с трудом сдерживал свой гнев. Его губы дрожали, а пальцы, с силой сжимавшие книгу, побелели.
Тем не менее он продолжил:
— Ингирами будет доволен, узнав, что вы питаете римлян из еретического источника. То, что в другом месте сошло бы за некомпетентность, здесь, в Ватикане, расценивается как подстрекательство, вызов. Берегитесь, Гаэтано Форлари, папа не знает снисхождения к подобного рода служителям!
Он бросил последний взгляд на Гаэтано и ушел так же быстро, как пришел, унося под мышкой том Аверроэса.
В дверях он столкнулся с Леонардо, но прошел мимо, как будто того не существовало.
— Какого дьявола весь этот шум? — удивился да Винчи.
— Это… это Аргомбольдо, — ответил Форлари упавшим голосом. — Он постоянно устраивает скандалы, орет на меня и на других служащих библиотеки.
— А кто же он такой? — спросил я.
Лицо Гаэтано было, как у ребенка, наказанного несправедливо. Он глубоко вздохнул.
— Бывший смотритель, работавший здесь еще при Платина. Несколько лет назад папа за что-то отблагодарил его: какая-то темная история; никто так и не понял, за что. Уход с этой должности, вероятно, испортил его характер, потому что он приходит сюда лишь для того, чтобы осыпать нас упреками.
— И Ингирами терпит его?
— Аргомбольдо как свои пять пальцев знает все полторы тысячи томов нашего фонда. Он может сказать, где стоит каждый из них, в какой обложке, и назвать автора. Если захочет, он может процитировать несколько страниц из любой книги. Как и многие читатели, наш библиотекарь часто прибегает к его помощи в своих поисках. Никто не может сравниться с ним в знании книг. Однако каждое его посещение — для нас тяжкое испытание.
— Весьма сожалею, что дал ему повод для ссоры, — извинился я. — Не выбери я эту книгу Аверроэса…
— Пустяки, успокойтесь. Аргомбольдо в любом случае нашел бы, к чему придраться. — Форлари несколько нерешительно улыбнулся мне. — Но если желаете другую книгу, мы можем подобрать что-нибудь получше.
Чуть позже я с головой ушел в чтение книги, придраться к которой при всем желании было невозможно.
Посоветовавшись с Гаэтано, я остановился на сборнике «Анатомические вскрытия» почтеннейшего Галена Пергамского. Большинство его теорий, может быть, и были ложными, но у них было одно достоинство: все считали их верными…
6
Лишь много лет спустя, а может быть, с возрастом, до меня дошло, какой жестокий удар был нанесен моей матушке в то утро 16 февраля 1511 года в таверне на Цветочном поле. Пуля, сразившая моего отца, ранила ее в самое сердце, и рана эта перестала кровоточить лишь после ее кончины двадцать восемь лет спустя. Немного не дотянув до сорока, она неожиданно для всех стала вдовой Синибальди. Вдовой не только своего мужа, но и вдовой своего будущего, своего благополучия и многих из своих друзей. Навсегда лишившись супружеской любви, она сохранила любовь материнскую и щедро оделяла ею меня. Я же, конечно, не всегда благодарно принимал этот дар.
Итак, в рождественский вечер 1514 года после непродолжительного спора я против ее воли отправился во дворец Джулиано Медичи. Она, несомненно, боялась за меня, и небезосновательно. А я был непоколебимо самонадеянным и верил в свою судьбу. Сегодня, когда я стар, чего бы я только не отдал за краткий миг свидания с ней!
Джулиано Медичи, младший сын Лоренцо Великолепного и брат папы Льва X, занимал бывшее жилище последнего в квартале Святого Евстахия, между Пантеоном и площадью Навона. Мы с Леонардо условились встретиться часов в девять немного поодаль от дворца, чтобы избежать неудобств толкучки. Действительно, этим вечером в прилегающих улочках творилось нечто невообразимое, все они были полны народу. В окнах домов горели свечи, на фасадах плясали причудливые тени от бесчисленного множества длинных факелов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72