– Где бы ни был, – согласился я.– О! Извини. Я забыл.– Я тоже.Он усмехнулся и засмеялся.– Да ты азиат!Я понял, что он имел в виду, не знаю как, но я понял это. Этим словом называли всякого, кто так долго служил на Дальнем Востоке, что превратился в психа – настоящего психа, который сам с собой разговаривает и имеет свой собственный, изуродованный мир.– А ведь ты тоже морской пехотинец, – сказал я.– Да. Уж это ты о себе помнишь, правда, приятель? Не удивительно. Ни один живой морской пехотинец не забудет, кто он. Даже мертвые это помнят. Ты можешь забыть свое имя – что за важность! Но ты никогда не забудешь, что ты – морской пехотинец.– Даже если захочешь, – добавил я.– Это верно. А вот и один из местных долбаных матросов.К нам подвалил санитар в голубой форме. Он был довольно веселым. Да и кто бы не веселился, неся вахту на таком окруженном сушей, похожем на дом, корабле, как Сент-Ез?– Рядовой Геллер, – сказал он, встав передо мной и слегка покачиваясь. Есть что-то такое в расклешенных брюках, от чего морские пехотинцы звереют. Наверное, этому было объяснение, но я его забыл.– Так они меня называют, – сказал я. – Но это все хренотень. Я не Натан Как-его-там.– Кем бы вы ни были, доктор хотел бы вас видеть.– Я тоже хочу с ним встретиться.– Сообщите об этом в комнату медсестер в течение пяти минут.– Ой-ой-ой! Санитар отчалил.– Он что, разве не знает, что идет война, – проворчал Диксон.– Никому не пожелаю оказаться в районе боевых действий, – сказал я.– Да. Дьявол! Я тоже.– В этом доме есть гальюн?– Конечно.Он бросил окурок на пол и растер его мыском ботинка.– Пошли со мной, – сказал Диксон. Он поднялся и оказался ниже, чем я думал, но был крепкого сложения – такие мускулы появляются после пребывания в военном лагере для подготовки новичков и срока – а то и двух – службы. Диксон отвел меня в холл, а оттуда – в сортир, где я наконец увидел зеркало. Я посмотрел на себя.Лицо под белой повязкой на лбу было желтоватым, но явно американским. Я не был япошкой. Что-то другое. Зато я понял, почему Диксон назвал меня папашей. Мои волосы, каштанового цвета на макушке, по бокам стали совершенно седыми. Моя кожа задубела, морщины расползались по лицу, как трещины на пересохшей земле.– Как ты считаешь, я похож на еврея? – спросил я Диксона.Диксон стоял с другой стороны раковины и изучал себя в зеркале. Потом он оторвался от этого занятия и взглянул на мое отражение.– Ирландец. Ты – ирландец, если я их вообще отличаю, – сказал он.– Но ирландцы не говорят слов, таких, как schmuck, не так ли?– Если они живут в большом городе, то говорят. Вот, к примеру, в Нью-Йорке.– Так ты оттуда?– Нет. Из Детройта, но в Нью-Йорке однажды останавливался. И скажу тебе, даже словами всего не выразишь, что я там увидал. Ну так вот. Послушай. Посмотри-ка сюда. Это все доказывает. Однажды и навсегда.Он закрыл одну половину лица рукой и смотрел на себя одним глазом.– Что доказывает? – спросил я.– Что я чокнутый, – прошепелявил он открытым уголком рта. – А теперь взгляни.Диксон закрыл другую часть лица. И опять посмотрел на свое отражение одним глазом.– Видишь, они совершенно разные.– Что?– Половины моего лица, сукин ты сын, да ты еще и глухой впридачу! Они должны быть одинаковыми, а они разные. Моя чертова физиономия – она расколота надвое. Эта гребаная война. У меня не все дома, вот так-то!Диксон отвернулся от зеркала, положил мне руку на плечо и усмехнулся; я заметил, что между передними зубами у него была дырка.– Мы там, где должны быть – ты и я, – сказал он.– Думаю, так и есть, – ответил я ему.– Semper fi Semper fi (лат.). – Всегда верен! – девиз морской пехоты США.

, – пожал он плечами и, надувшись от важности, ушел.Я решил выходиться. И я не забыл, как это делается. Я сидел в сортире, докуривая свою сигарету, и раздумывал, как я хочу выбраться из этого места. Как мне хотелось попасть домой! Где бы мой дом, к дьяволу, ни находился.Я смыл дерьмо, подошел к раковине и плеснул воды в лицо, после чего отправился на встречу с доктором.Он ждал меня возле комнаты медсестер и был одет не в военную форму. Белая кофта, белые штаны. Он был молод для врача – лет около тридцати. Аккуратно причесанные темные волосы, аккуратные усы, бледный, коренастый.Доктор протянул мне руку.– Рад видеть вас, рядовой Геллер, – сказал он.– Если это мое имя, – ответил я.– Это я и хочу помочь вам определить. Я – доктор Уилкокс.Ясное дело, штатский.– Рад познакомиться с вами, док. Вы и вправду думаете, что сможете мне помочь вернуться? Вернуться к моему имени? Вернуться туда, откуда я?– Да, – ответил врач.– Мне нравится ваша уверенность, – сказал я. – Но я всегда считал, что уж если парень свихнулся, то это навсегда.– Это не совсем верно, – ответил он, жестом приглашая меня в маленькую комнату с двумя стульями и столом. И смирительной рубашки что-то не было видно. Я зашел. Доктор продолжил: – Многие психические расстройства поддаются лечению. А те, что получены в результате стресса, такого как, например, участие в военных действиях, вообще довольно легко вылечиваются.– А почему?– Потому что травма – вещь временная. Вы должны быть благодарны, что у вас не физическое увечье и не хроническое заболевание.Я сел на один из стульев.– Так вы собираетесь провести мне курс серотерапии?Уилкокс продолжал стоять.– Можно лечиться амиталом натрия. Существует еще шоковая терапия. Но для начала я хочу попробовать помочь вам простым гипнозом.– Док, вы что, не знаете? Водевиль мертв!Он улыбнулся.– Это не вставной номер в выступление, рядовой. Гипноз много раз доказывал свою эффективность при лечении неврозов, полученных на поле боя. В их числе амнезия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106