Как, мать твою, точно умер Монок? Его застрелили. Кто застрелил его?Конечно, япошки. Не будь идиотом.Но почему тогда на его груди были черные обгоревшие пятна в том месте, где прошла пуля? Почему, в конце концов, пулевое отверстие было таким большим, что туда можно было кулак засунуть?Это был выстрел с близкого расстояния. Кто-то застрелил его с близкого расстояния.Из пистолета, это очевидно. А они были у всех нас:У Барни, д'Анджело, у двух солдат и у меня.У меня.Похоже, я держал свой пистолет в руках, когда заметил следы пороха на брезентовой куртке Монока.Я выпрямился, закрыв лицо руками. Нет, я не сказал Уилкоксу об этом. Я никогда об этом не говорил. Я никому не сказал, что, кажется, видел, как это случилось. Как убили Монока. Но я, черт возьми, «подавил» эти мысли, упрятал их глубоко в своей долбаной голове. И я не мог, не должен был вспоминать этого.Это я убил тебя, Монок? Потому что ты кричал и мог выдать всех нас, и поэтому я убил тебя? 2 – Рядовой Геллер!Это был капитан. Он стоял в дверях конференц-зала.– Пожалуйста, заходите.Я зашел.– Мы обсудили ваш случай, – заговорил капитан, усаживаясь за стол. Я остался стоять. – На нас произвело большое впечатление ваше быстрое выздоровление. Мы пришли к выводу, что вы полностью готовы к возвращению в общество.Перед ним на столе лежали какие-то бумаги с подписями; он вручил их мне.Восьмая статья.– А вот ваша с честью заработанная награда, – сказал он, передав мне маленькую коробочку.Я даже не стал ее открывать: я знал, что это. «Утка недобитая» – булавка на лацкан, которую получали все ветераны, когда их комиссовали. А называли ее так, потому что награда представляла из себя крохотную пуговку с изображением орла, неуклюже распиравшего крылья.– Обратитесь в приемный покой, и они помогут вам организовать вашу поездку. Если хотите, вам могут забронировать место на сегодняшний поезд. Вы возвращаетесь в Чикаго, мистер Геллер.Я улыбнулся тому, что меня комиссовали. Потом я улыбнулся капитану.– Спасибо вам, сэр.Он тоже встал, протянул мне руку, и я пожал ее.Я пожал руки всем. Около доктора Уилкокса я немного задержался. Мне хотелось показать те теплые чувства, которые я к нему испытывал за то, что он помог мне все вспомнить.– Удачи вам, Нат, – сказал доктор.– Спасибо, док.Когда я уже выходил, он добавил:– Если у вас будут проблемы со сном, обратитесь в местный военный госпиталь. Они вам дадут какое-нибудь лекарство.Я понял, что не так уж хорошо обманывал его, как предполагал.– Спасибо, док, – еще раз промолвил я и отправился в свою палату, чтобы собрать вещи в рюкзак.Неважно, что случилось в том окопе. Это было в прошлом, это уже история. И дело было даже не в том, что Монок умер, а в том, что кто-то из нас пережил это. Конечно, не Фремонт и Уйти. Это могли быть Уоткинс, или д'Анджело, или двое солдат, или Барни... Черт, Барни был героем. Говорили, что он убил двадцать два японца своими гранатами. И еще я слыхал, что он все еще там, на Острове. Все еще участвует в боях. Как он может до сих пор находиться там?А я – здесь?Я сел на край койки и подумал о том, до чего же это нелепо – возвращаться в Чикаго и разговаривать с каким-то федеральным обвинителем о Фрэнке Нитти, Луисе Кампанья по прозвищу Литл Нью-Йорк и о Компании, надувшей киношников. Зачем им это все сегодня? Кому это нужно? Они не знают, что идет война? Похоже, все это было в другом мире. Чикаго Фрэнка Нитти... Это было целую жизнь назад.А ведь не прошло еще и трех коротких лет...ГОРОД ФРАНКА НИТТИЧикаго. Иллинойс, 6 – 12 ноября 1939 года 1 Ресторанчик на углу теперь назывался «Дилл Пикль», а у бара за соседней дверью был новый хозяин. Коктейль-бар Барни Росса переехал в другое, более просторное помещение, напротив отеля «Моррисон». Барни содержал там шикарные апартаменты. Я сам жил в этом отеле, в двухкомнатном номере, но, конечно, не таком дорогом.Для меня это был шаг вперед, потому что еще не так давно я спал в своем офисе на раскладушке и исполнял роль сторожа. Это было вместо платы за жилье моему хозяину. А моим хозяином, владельцем здания тогда и теперь был один человек – Барни Росс.Мы шли этим ясным утром из отеля «Моррисон» в сторону его бывшего ресторана, над которым находился – по крайней мере раньше – мой однокомнатный офис. Барни не был единственным, кто расширял свое дело.– Мне не терпится увидеть, что ты сделал со своей конторой, – громко сказал Барни, чтобы перекричать шум железной дороги.Я распахнул перед ним дверь.– Никаких постоянных улучшений, – говорил я ему в спину, пока мы поднимались. – Я бы не хотел, чтобы твой вклад поднимался в цене.– С тех пор как ты начал платить ренту, – сказал он мне, усмехаясь, как бульдог, который приметил связку сосисок, – ты не очень-то обаятелен.На самом деле я чувствовал свое обаяние в это утро. Мне казалось, что я очень даже обаятельный. Жизнь хороша. Жизнь приятна. Мой бизнес процветает. Да и книга моя замечательна.Вы видите: я не был крупным бизнесменом. Но не таким уж и маленьким, каким был раньше. Я открывал для себя мир.Однако это вовсе не здание, принадлежащее Барни, оказывало на меня такое влияние. Этот дом на Фон-Бурен-стрит, нависающая железная дорога, отбрасывающая тень на середину улицы, мешанина из баров, ломбардов, ночлежек... Да и наше здание ничем не выделялось. У нас была парочка врачей, по дешевке оказывающих свои услуги: один, кажется, делал аборты, а другой – лечил зубы. Во всяком случае, они оба занимались разного рода удалением, в том числе денег из бумажников. И даже такой старый и опытный специалист по карманникам, как я, не мог ничего поделать с ними. У нас также обитали трое стряпчих, занимающихся сомнительными делами, хиромант и многочисленные брачные конторы, которые то и дело открывались и закрывались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106