– Привет.Я поднял голову. Это была та самая славная маленькая медсестра с четвертого этажа. Я не видел ее несколько недель. Похоже, она была практиканткой. Ее звали Сара, и мы завязали с ней дружеские отношения.– Привет-привет, – ответил я.– Вы не против, если я присяду?Она села, расправив фартук на клетчатой юбке. На ней были голубая блузка и белая шапочка. А ее глаза были бледно-голубыми; веснушки все еще виднелись на маленьком курносом носике. А ее ножки! Как у Бетти Грабл.– Я слышала, что вас сегодня вызвали на совет, – сказала она. – Мне захотелось спуститься сюда и пожелать вам удачи.– Слишком поздно. Я уже все им сказал.– Я не стану беспокоиться. Вы достигли замечательных успехов. Я не знаю никого, кто предстал бы перед советом всего через пару месяцев.– Просто у дядюшки Сэма есть еще кое-что для меня, вот и все.– Простите?– Ничего. Дело в том, что федеральное Большое жюри хочет, чтобы я дал свидетельские показания по одному нелепому делу о рэкете, которое произошло еще до начала войны.От мимолетной улыбки подбородок Сары дернулся.– Все это кажется таким... неважным, не правда ли? Все, что случилось до войны.– Да. Прошлое как-то потускнело.– Но вы ведь вернетесь к нему.Я покачал головой.– Все переменилось. Вы разве не слышали, леди? Идет война.– Нат, вы сейчас лучше спите?Я улыбнулся ей.– О да, конечно. Отлично. Нет проблем!– У вас было несколько тяжелых ночей, там, на четвертом этаже.– Но я спустился на нижние этажи, вы не забыли? Я вундеркинд, точнее, был бы им, будь я помоложе.– Вы вообще немного спали. А когда засыпали...Когда я засыпал, я видел кошмарные сны о фронте и просыпался со стонами, как Монок.– Да, вы знаете, что доктор Уилкокс – волшебник? Он собрал мою голову в одно целое – кусочек за кусочком. Я чувствую себя благодарным.– У вас темные круги под глазами.Я был рад, что она не участвовала в совете.– Я отлично себя чувствую, честно. Если бы я не спал, как бы я мог быть таким веселым и остроумным сегодня?– Вы много отдыхали, сидя в комнате отдыха. Похоже, вы там дремали, не замечая, что спите. Но вот ночью...Ночью сон отказывался приходить ко мне. А когда я ужасно уставал и все-таки засыпал, меня преследовали ночные кошмары, совсем как япошка с ножом в темноте.– Больше этой проблемы не существует. Правда. Черт возьми, Сара, очень мило с вашей стороны, что вы спустились сюда, чтобы пожелать мне удачи.– Я знаю, что вы до сих пор не спите. Я знаю, что вас все еще преследуют кошмары.– Сара, пожалуйста...– Я ничего не расскажу. Я знаю, что вы помалкиваете об этом, чтобы вас не задержали здесь дольше. Вы ведь хотите поехать домой, правда?– Да, – ответил я, и внезапно мои глаза увлажнились. Что за черт!Она обняла меня рукой за плечи.– Иди сюда, большой мальчик!Я плакал в ее голубую блузку, а она гладила меня, как ребенка. Однажды другая женщина делала это, качала меня, когда я плакал. Мне безумно хотелось, чтобы кто-то приголубил меня, это не давало мне покоя, и Сара помогла мне.– Ну-ну, – приговаривала она.Я сел и огляделся, надеясь, что никто меня не видит. Ведь я не хотел выглядеть как псих в палате для душевнобольных. Люди будут говорить.– Извините, – сказал я.– Все в порядке, – проговорила Сара. – Я не собираюсь рассказывать что-нибудь докторам. Вам лучше уехать в Чикаго – в любом случае. Вы действительно знаете тех людей, о которых рассказывали?– Да. Но в чем дело, неужели вы никогда не встречали знаменитостей?– Конечно, встречала. Наполеона, например, или того парня, который называет себя Гитлером.– А вы предполагали, что подлинные вещи должны быть только в определенном месте?Она широко улыбнулась, показав мне ряд хорошеньких детских зубов.– Хорошая мысль. – Она встала. – Если вы еще будете в Вашингтоне, попробуйте заглянуть ко мне.– Вы намекаете, что захотите иметь дело с бывшим душевнобольным?– Конечно, – ответила она. – У нас нехватка мужчин.– Похоже на комплимент. Скажите, а как дела у Диксона?Ее улыбка исчезла. Покачав головой, она снова присела рядом.– Не очень хорошо. Он теперь на шестом этаже. Ему уж точно не попасть на раннее заседание совета.– Вот черт! А тот моряк, который все время молчал, м-м-м, как вы называли его состояние?– Кататония, – ответила она и засмеялась.– Что здесь смешного?– Мне не следует смеяться. Помните, какой шум он устроил, когда мы кормили его из трубочки?Я несколько раз помогал ей и санитарам кормить этого парня смесью из томатного сока, молока, сырых яиц, мясного пюре и лекарств. Если больные отказывались есть, им вливали всю эту стряпню прямо в горло через трубочку. А этот парень, который отказывался говорить, но был обычно спокойным, просто приходил в ярость, когда в его горло пытались вставить трубку.– Он заговорил, – сказала Сара. – Ему провели несколько сеансов шоковой терапии, и он заговорил. Он рассказал нам, почему так сопротивлялся, когда мы кормили его через трубку.– Так почему?– Он думал, что это была клизма, но мы вставляем ее не в то место.Мы смеялись и смеялись. Я хохотал до слез, но на этот раз по-другому: эти слезы уже не были горькими.Сара поднялась.Я тоже встал.– Удачи вам, – сказала она, дотронувшись до моего лица. – Попробуйте поспать.– Я постараюсь, – сказал я и сел.Она повернулась: красивые ноги. Я целыми часами думал об этих ногах. В палате сумасшедшего дома нечего больше делать.Я вытер свои щеки, думая о том, какой сладкой и лукавой была эта маленькая сучка. Она понимала, что я сдерживал себя, знала, что несмотря на гипноз, я не все рассказывал доктору Уилкоксу.Черт, были вещи, которые я не мог ему рассказать. Некоторые двери никогда не откроются. Или вся эта мешанина событий, образы, преследовавшие меня в окопе, были просто горячечным бредом, который охватил меня тогда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106