В Сент-Езе больше нечего делать, а только сидеть да покуривать.– Мне велели отдраивать полы, сэр. Поэтому я был занят.Доктора обменялись улыбками, но один из них, круглолицый человек в очках с толстыми стеклами, спросил:– Потому что курение ассоциируется у вас с войной? В отчете доктора Уилкокса указано, что вы не курили до тех пор, пока не приехали на Гуадалканал.Глядя на капитана, а не на доктора, который задал мне вопрос, я спросил:– Могу я быть искренним, сэр? Он кивнул.– Предположим, курение напоминает мне о войне, – сказал я. – Предположим, я действительно мысленно переношусь на Остров.Они смотрели на меня расширенными глазами.– Тогда мне нужно быть идиотом, чтобы курить. И заставить себя вновь пройти через это.Лишь капитан улыбнулся, но он был военным человеком: он мог понять.– Я больше не чувствую себя морским пехотинцем, – проговорил я. – Я также еще не чувствую себя гражданским. Но я хочу научиться. Не вижу причины постоянно вспоминать произошедшее.Тут впервые заговорил третий доктор. У него были маленький рот – как у рыбы – и очки в проволочной оправе. Он сказал:– У вас была амнезия, рядовой Геллер. Это тоже – своеобразная попытка не «вспоминать» то время, когда вы получили травму.– Я не хочу забыть то, что произошло, точнее, я не хочу «подавлять», как выражается доктор Уилкокс, это в себе. Но я определенно хочу вернуться к прежней жизни.Доктор Уилкокс пришел мне на выручку, сказав:– Я, думаю, достаточно ясно описал в своем отчете, что рядовой Геллер быстро выучился рассматривать произошедшее с ним как эпизод прошлого. Он знает, что все, что случилось, никак не угрожает его безопасности. Я хотел бы добавить, что к таким результатам мы пришли лишь благодаря гипнозу. Не понадобилось ни лекарств, ни шоковой терапии.Капитан махнул доктору Уилкоксу рукой, как бы показывая, что подобные разговоры лучше не вести в присутствии пациентов.Но врач с рыбьим ртом и проволочными очками явно был недоволен короткой речью доктора Уилкокса. Его не волновало, здесь пациент или нет, и он обиженно произнес:– Хотелось бы верить, что вы не намеревались уменьшить достоинства медикаментозной и шоковой терапий, применяемых остальными врачами больницы святой Елизаветы.– Ни в коей мере. Я лишь хочу сказать, что неврозы, полученные в результате участия в военных действиях, отличаются от тех хронических заболеваний, которые встречаются у гражданских лиц.– Пожалуйста, господа, – вмешался капитан. Похоже, ему бы пригодился молоточек, чтобы постучать им по столу. Вместо этого он посмотрел на меня и сказал:– Мы хотим задать вам несколько вопросов, прежде чем принять решение.– Я понимаю, сэр. Но перед тем как начать, вы можете ответить на мой вопрос?– Слушаю вас.– Вы сказали, что существуют какие-то важные обстоятельства, которые заставляют вас раньше времени рассмотреть мое дело.Капитан кивнул.– Федеральный обвинитель из Чикаго хочет, чтобы вы выступили свидетелем перед Большим жюри.– О!Я подумал, что знаю, о чем идет речь.Но капитан этого не знал, поэтому он принялся просматривать бумаги в поисках ответа на вопрос, которого я не задавал.– Это касается рэкетиров и кинопроизводства. Кажется, так. Да, вот оно. Среди подсудимых Фрэнк Нитти, Луис Кампанья и другие.– Я понял.– Вы кажетесь странно незаинтересованным, рядовой. Вы помните случай, о котором идет речь?Я не смог подавить улыбки и произнес:– У меня больше нет амнезии, сэр. Но ее можно заработать, если все время выступать против Фрэнка Нитти.В первый раз капитан нахмурился: я перешел допустимые границы, а ведь я еще не был комиссован. Я все еще был на службе.– Означает ли это, что вы не заинтересованы в даче свидетельских показаний?– Если я соглашусь быть свидетелем, это будет означать, что я здоров и вновь стал штатским? А если я не согласен, значит, я все еще сумасшедший морской пехотинец?Капитану это явно не понравилось, но он лишь спокойно сказал:– Это никак не связано с нашей сегодняшней встречей. Нас лишь попросили ускорить рассмотрение вашего дела на несколько недель, чтобы федеральный обвинитель – в Чикаго – мог поговорить с вами. Никто не требует от вас большего.– Да, сэр.– Но я уверен, что правительство оценит ваше сотрудничество в этом деле.– Да, сэр.– В конечном счете, правительство одно. Оно обвиняет этих гангстеров, но именно его вы вызвались защищать, завербовавшись в морскую пехоту – из патриотических побуждений!«Стоило это делать», – подумал я, но на этот раз у меня хватило ума попридержать язык.– Как бы то ни было, нас попросили рассмотреть ваше дело, и поэтому мы должны задать вам несколько вопросов.Опрос касался множества вещей – моей памяти и моих ощущений по поводу того, что произошло на, Гуадалканале. Как и почему я солгал о своем возрасте, когда пришел завербовываться? Они спрашивали меня о самоубийстве моего отца. Один из них счел примечательным тот факт, что я носил с собой пистолет отца как свое персональное оружие. Я объяснил им, что делал это для того, чтобы никогда не принимать убийство слишком легко, никогда не считать его пустяком.«Но ведь на войне вам приходилось убивать?» Да, сказал я, но я оставил свой пистолет дома.Их интересовало очень многое, включая даже то, почему моя малярия не вспыхнула с новой силой до тех пор, пока я не оказался здесь. И я не потерял терпения, не вышел из себя, и, похоже, капитан стал ко мне относиться лучше к окончанию их опроса. Меня отпустили. В коридоре возле конференц-зала были стулья. Я смог присесть там, ожидая приговора. Я сидел и рассматривал пестрый мраморный пол. Часть меня хотела курить, но я не дал ей воли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106