Она повела нас к небольшому столу возле выходящего на улицу окна с тонкими занавесками. Узкая черная юбка обтягивала ее бедра, и их покачивание было столь же неотразимым, как и колебание часов гипнотизера, задумавшего вас усыпить.– Я принесу кофе, – сказала она. – Хотите со сливками и с сахаром?– Мне, пожалуйста, черный без сахара, – сказал я; Эвелин попросила кофе со сливками.Когда хозяйка вышла, Эвелин прошептала мне:– Ты думаешь, Хауптман... ну, ты понимаешь.Она хотела спросить, действительно ли у Хауптмана был роман с Гертой, о чем постарался намекнуть на суде обвинитель Уиленз.– Если он упустил такую бабу, то он сумасшедший, – сказал я.Она сделала гримасу и стукнула меня кулачком по руке.Герта вернулась с подносом, на котором стояли заполненные до краев чашки и тарелка с сахарным печеньем.– С вашим мужем мне бы тоже хотелось поговорить, миссис Хенкель.– Он вернется не раньше шести, – сказала она. – Он работает в Бронксе.Хенкель был маляром. Видимо, у Хауптмана было много друзей, строителей по профессии.– Этот Уиленз, – сказала Герта, откусив крошечными белыми зубами печенье, – пытался скомпрометировать меня и Ричарда. Между нами ничего не было, мистер Геллер. Ричард всегда был джентльменом.– Вы познакомились с ним на Охотничьем острове?– Да. Мы часто туда ездили.– Но когда вы познакомились с Диком, миссис Хауптман не было?– Кажется, не было. Но мы с Анной потом очень подружились. Мы правда хорошие подруги. Мы с ней провели много времени вместе. Я даже ездила с ней в Трентон. Мы жили в гостинице; она хотела быть рядом с Ричардом.– Герта... можно называть вас Гертой?– Конечно. А мне можно называть вас по имени?Эвелин пила кофе со сливками, и выражение лица ее было не из приятных.– Да, пожалуйста, называйте меня Нейтом.– Вы похожи на ирландца, Нейт, но фамилия у вас немецкая, не так ли?– Мои родители из Галле.– Я выросла в Лейпциге. Ходила там в школу вместе с Фишем. О нем вы хотите узнать, не так ли?– Да. Он жил в этом доме?– У него на этом этаже была обставленная комната – тридцать долларов в неделю. Но весной тридцать третьего он переехал в другую, более просторную квартиру в Йорквилле, недалеко от брокерской фирмы, куда они с Ричардом ходили.Я вновь отметил про себя ее приятный немецкий акцент.– До переезда Фиша Ричард приезжал к нему сюда, в этот дом?– Да. Поэтому у Уиленза возникли подозрения относительно наших с Ричардом отношений, – она сделала гримасу; настоящая красотка – я не в силах был обвинять Уиленза за его подозрения.– Ричард заходил ко мне, когда приезжал к Фишу, и мы пили с ним кофе. Но мы были не одни. С нами были Фиш, Карл, иногда моя сестра.– Герта, честно говоря, меня ваши отношения с Диком совсем не интересуют.Глаза ее сверкнули. Она улыбнулась.– Правда? – спросила она, откусив кусочек печенья.– Каким человеком был Изидор Фиш? – сквозь зубы спросила Эвелин, вернув нас к предмету обсуждения.Герта пожала плечами; ее груди под бледно-желтым свитером жили своей собственной жизнью.– Он был лгуном. Подлым ничтожеством. Единственная правда, которую от него можно было слышать, касалась его здоровья. О своих болезнях он рассказывал охотно и подробно. Говорил, что легкие у него больные потому, что он много времени проводил в охлажденных помещениях, обрабатывая меховые шкурки.– Вам он не нравился? – спросил я.– Он действовал мне на нервы. Он всегда действовал мне на нервы, когда шагал взад и вперед по комнате и выглядывал из этого окна в ожидании Ричарда. Он уходил с Ричардом, но иногда, когда Ричард не приходил, уходил один. Я спрашиваю его: ты куда собрался, Иззи? На работу или еще куда? Он говорил, что идет на фондовую биржу.– У вас случайно нет его фотографии?– Есть. Этот снимок сделан на Охотничьем острове. Вы можете забрать ее. Правда, я на ней плохо вышла.– Ничего страшного, – сказала Эвелин со слащавой улыбкой на лице.Герта встала, и ягодицы ее поршнями заходили под черной юбкой, когда она прошла по крошечной чистой гостиной; заметив мой взгляд, Эвелин лягнула меня под столом по голени.– Ты ей веришь? – прошептала Эвелин.– Насчет романа с Хауптманом?– Да.– Это не имеет значения. Если бы все мужчины, которые хотели переспать с Гертой, занимались бы похищением людей, то ни один ребенок в этой стране не находился бы в безопасности.Вскоре Герта вернулась с фотографией, на которой Фиш предстал перед нами темноволосым, угреватым, лопоухим евреем лет двадцати с самодовольной улыбкой на лице; на нем были спортивная куртка и галстук-бабочка. Даже на неподвижном снимке он производил впечатление самодовольного нахала. Герта, красивая, как нераспустившийся бутон, но не такая красивая, как в жизни, сидела позади него, наклонившись и положив руки ему на плечи.Эвелин посмотрела на фотографию:– Кажется, у вас с ним были хорошие отношения.– Вначале он был забавным. На английском он говорил лучше всех нас. Любил разглагольствовать. Но даже в Германии, подростком, он уже промышлял на черном рынке. И здесь он принялся жульничать: взял полторы тысячи у матери моего Карла, чтобы вложить их в несуществующую пирожковую компанию, потом взял у нее еще три тысячи, якобы для того, чтобы купить на них меха.– Кругленькая сумма, – заметил я.– То, что она скопила за всю жизнь, – с горечью проговорила Герта. – И у моей матери он выклянчил все ее сбережения – четыре тысячи долларов.«Тысячи» у нее получилось как «дысячи».– И у Эрики он тоже брал деньги, – сказала она. – Только я не знаю сколько.– У Эрики? – спросила Эвелин.– У моей сестры, – сказала она. – И у всех наших друзей – тысячу долларов здесь, тысячу – там. И знаете что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171