И не могла удержаться, чтобы не приукрасить правду. Она уверяла служанок, что конунг ни в чем не может ей отказать и беспрекословно выполняет малейшее ее желание.
Мне все это передавали. И не успели мы доехать до Трондхейма, как конунгу тоже донесли о ее рассказах. Однако ко мне Олав пришел, только когда мы уже приехали в королевскую усадьбу в Трондхейме.
Он, наверное, понял, что слухи могли достичь и моих ушей.
Ему было не особенно приятно рассказывать мне о наложнице, но сделал это он с большим достоинством.
— Может быть, ты уже об этом слышала, — добавил он.
— Да, я уже обо всем знала в Боссе.
— Так почему же ты мне ничего не сказала? — подскочил конунг — он начал понимать, что выставил себя на посмешище.
— А почему я должна была об этом говорить? Я не так глупа, чтобы думать, что все россказни о тебе — правда. Тем более из ее уст.
— А что она болтает? — тут же попался Олав.
— Ну, если тебе самому это неизвестно, то и я не буду ничего говорить.
— Я не уверен, что мои подданные рискнут когда-нибудь рассказать мне об этом.
— Может, и так, — сухо ответила я. Он неуверенно и с мольбой посмотрел на меня. Но мне было совсем его не жалко, тем более что он сам обманул меня и заставил взять свою наложницу в услужение. Он сам выставил меня на посмешище перед дружиной и священниками.
С того дня он больше не прикасался к Альвхильд. Правда, он и не отослал ее из усадьбы, но только потому, что она ждала ребенка. И Олав решил подождать до родов. Девушка была в полной растерянности, когда поняла, что конунгу больше нет до нее дела. Мне самой пришлось о ней позаботиться, потому что ведь она ждала не чьего-нибудь ребенка, а конунга.
Сам Олав был занят другими делами в ту зиму.
Епископ Гримкель вернулся из Саксонии и привез с собой священников и послание от архиепископа Урвана. И Олав вместе с ним обсуждал новые законы.
Зимой конунг вместе с епископом Гримкелем отправился на тинг в Фросту.
Мы с епископом Сигурдом остались в Трондхейме. Олаву же больше подходило общество льстивого Гримкеля.
Весной Альвхильд разрешилась сыном. При родах присутствовали мои служанки и священник. Они и рассказали мне, что роженица очень мучилась, и сначала даже боялись, что ребенок родится мертвым. Но к счастью, все обошлось, и они тут же послали за Сигватом Скальдом. Все считали его самым близким конунгу человеком и хотели, чтобы Сигват сам разбудил Олава и спросил, какое имя дать его сыну при крещении. Мальчик был так слаб, что священник хотел крестить его, не откладывая. Но Сигват сказал, что уж лучше он сам даст имя ребенку, чем осмелиться разбудить конунга. Малыша окрестили Магнусом в честь короля Карла Магнуса. Сигват был уверен, что Олав останется доволен выбором имени.
Конунг действительно был рад услышать, что у него родился сын, но не знал, как поступить с Альвхильд. И он решил посоветоваться со мной.
Я ответила, что если наложница ему больше не нужна, то будет лучше всего отдать ее замуж за кого-нибудь из дружинников конунга. И я предложила заняться воспитанием Магнуса, как только он немножко подрастет и сможет обходиться без матери.
Вскоре конунг решил, что мать Магнусу больше не нужна. Он выбрал для ребенка кормилицу, а Альвхильд выдал замуж за одного из своих воинов. Она приходила ко мне перед своим отъездом, плакала и просила простить ее. Она сказала, что я была к ней очень добра.
Вскоре после ее отъезда ко мне пришел по поручению конунга епископ Сигурд. Он сказал, что Олав признает свою ошибку с наложницей и просит его простить.
Он прекрасно понял причину моего веселья, когда я вдруг начала смеяться после его речи. Епископ очень рассердился и сказал, что во всем виновата я сама. Что я оттолкнула Олава и что он взял себе наложницу, потому что я перестала делить с ним постель. Я ответила, что никто не запрещал Олаву вернуться туда. Сигурд ответил, что запрещать необязательно, можно оттолкнуть человека и по-другому.
Я ответила, что не понимаю, о чем он говорит.
И я никогда ни единым словом не попрекнула конунга и не обмолвилась, что он взял себе наложницу. К тому же, я приняла на себя заботу о его сыне. И я собиралась стать для мальчика хорошей матерью.
— Королева Астрид, — резко сказал епископ, — ты все сделала так, чтобы другая женщина родила тебе сына?
— Нет, это конунг сделал так, что другая женщина родила мне сына. Что я могла ему еще сказать, когда он пришел ко мне за советом? Или мне надо было посоветовать ему оставить у себя Альвхильд? Или отправить ребенка конунга на воспитание к какому-нибудь бонду?
— Нет-нет, — растерянно ответил епископ, — я понимаю, что все не так просто.
— А что касается прощения, — продолжала я, — то передай конунгу, чтобы он не испытывал мук совести. Он не сделал ничего, за что мне нужно было его прощать.
Астрид умолкла.
— И что тебе ответил епископ? — спросил я.
Она ответила безо всякого желания:
— Он ответил, что это были жестокие слова и что он будет молиться за меня.
В ту ночь после рассказа королевы Астрид я никак не мог заснуть. Я лежал и раздумывал над ее словами.
Никто не ожидал, что она когда-нибудь сможет полюбить конунга Олава. Епископ прямо сказал, что она жестоко обращается с ним. И тем не менее, за ее словами слышалась еще какая-то темная сила, которую я рассматривал как угрозу. Я чувствовал, что последние дни были слишком радостными и безоблачными. Я забыл о тех, о ком не должен был забывать — о Бригите и Уродце.
Вдруг я услышал, как в тишине скрипнула входная дверь. Я подумал, что кому-то понадобилось выйти по нужде.
И вдруг я понял, что к моей постели кто-то крадется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70