Торговый посад Харальда лежал на высоком мысу. На склоне между усадьбой конунга и фьордом стояла построенная Харальдом церковь святой Марии.
Церковь была деревянная, деревянные столбы поддерживали крышу. Дома посадских жителей расположились к северу от усадьбы конунга.
Эллисив часто гуляла по посаду, держа за руку Ингигерд, в сопровождении своих служанок. Случалось, она останавливалась и беседовала со встречными. Скоро люди стали обращаться к ней за советом в спорном деле или за помощью, пока отсутствовал конунг.
В остальное время она сидела дома и шила, думая о своем.
В эту зиму Эллисив уже могла без боли вспоминать о Харальде.
Ей было легко от мысли, что он покоится в освященной земле, в церкви, которую сам построил во имя своей покровительницы Пресвятой Девы Марии.
К тому же Олав отправил епископа Бьярнварда в Рим — помолиться за душу Харальда.
Но больше всего для нее значила остановка на Сэле, которую они сделали по пути из Трондхейма на юг; это было вскоре после погребения Харальда.
Странно было снова оказаться на Сэле. Дома, некогда принадлежавшие Эллисив, стояли пустые. Людей, которых она любила, уже не было.
Но трое монахов еще доживали здесь свои дни, у них теперь был новый послушник — норвежец: брат Пласид умер.
Эллисив попросила брата Бэду побеседовать с нею наедине. И они поднялись в церковь Суннивы.
Там она рассказала монаху о Харальде.
О том, что любила его без памяти и до сих пор не может заставить себя раскаяться в этом, даже если тот, кого она любила, был Люцифером.
Она понимает, сказала она, что вина за сотворенное Харальдом зло лежит и на ней. Ей всегда казалось, будто она вместе с ним то взмывает в горные выси, то — падает в бездну. Всю жизнь она искупала это — страхом, что Харальд обречен на вечные муки, ежедневными молитвами за спасение его души и за души тех, кого он погубил.
И она рассказала о Транде.
— Видно, я заблуждался, думая, что хорошо тебя знаю, — признался брат Бэда.
— Нет. Ты был прав. И мне следовало остаться на Сэле. Здесь я обрела покой. Здесь был мой настоящий дом.
— Как же ты могла остаться на Сэле, если твой супруг приехал, чтобы забрать тебя?
Эти простые слова сняли камень с ее души.
— А я-то думала, что совершила грех, последовав за ним, — сказала она. — И наша дочь…— Эллисив умолкла.
— Ее, кажется, зовут Ингигерд? — вспомнил брат Бэда.
— Да.
— И что же она?
— Мне бы так хотелось, чтобы она была мальчиком. Бог наказал меня, не дав мне сына.
— Она здорова? Красива?
— Да.
— По-твоему, здоровая и красивая дочь — это наказание Божье?
— Харальд хотел сына. Вообще-то, мне только сейчас пришло в голову, что, может, Бог наказал меня, не дав мне сына. Хотя смутно я, наверно, чувствовался это всегда.
Брат Бэда молчал.
Эллисив заговорила снова:
— Когда я уехала отсюда с Харальдом, я по простоте своей надеялась направить его душу к Богу. А получилось наоборот, я сама разделила с ним грех — его бунт против Господа.
— И ты до сих пор бунтуешь?
— Да, как только подумаю, что Харальд, может быть, сейчас в аду.
Брат Бэда долго молчал.
— Что могла бы ты сказать в его защиту перед престолом Всевышнего? — спросил он наконец.
— Я бы сказала, что есть одна душа, которая любит Харальда и молится за него. Что он был добр к Марии и ко мне в первые и последние годы, которые мы жили вместе. И еще сказала бы, что верю в безграничное милосердие Божье, которое способно даже Люцифера вознести из преисподней на небеса.
— Будем все молиться за Харальда, — тихо произнес брат Бэда.
— Чем мне искупить мою вину? — спросила Эллисив, помолчав.
— Благодари Бога за свою дочь, благодари каждый день! Терпеливо сноси испытания, посылаемые тебе. И помни, что они даются нам для постижения путей Господних.
Олав вернулся только в середине зимы.
Он рассказал, что на помощь Магнуса в борьбе против конунга Свейна рассчитывать не приходится. Правда, Магнус пообещал присоединиться к брату со своим ополчением.
Но оказалось, что корабли ополчения требуют починки, а воинов надо собирать по всем фюлькам, которые подвластны Магнусу. Олав разъезжал по северным и западным фюлькам и призывал людей сделать выбор: либо у них останется их конунг, либо им придется подчиниться датчанам. Он напомнил им, как жилось норвежцам во времена датского конунга Свейна сына Альвивы, когда бонды платили непосильную дань, а свидетельство одного датчанина перевешивало свидетельства десяти норвежцев.
Он беседовал и со знатными людьми, и с простыми, а больше всего с бондами. Тогда-то люди и прозвали его Олавом Бондом.
Он вернулся домой, и в душе Эллисив поднялось смятение. Ей казалось, что день ото дня им все труднее сдерживать себя.
Олав превратил их жизнь в муку — как они могли думать, что сумеют подавлять свои чувства месяц за месяцем!
Одно было спасение — Олав часто уезжал. Вся весна и начало лета ушли у него на то, чтобы подготовить корабли к предстоящим сражениям.


Корабли должны были собраться к середине лета.
Однако Магнус и его люди задерживались. Олав уже подумывал, не отправиться ли ему на север за братом, когда наконец показались корабли Магнуса.
Олав со своими кораблями стоял в Вике. Магнусу было совсем худо. С ним приехала Тора, чтобы заботиться о нем.
— Мне кажется, Магнус постепенно теряет разум, — сказал Олав, вернувшись с корабля брата. — Ему даже пришлось уступить управление кораблем другому, — Что с ним такое? — спросила Эллисив.
— Люди говорят, что у него в утробе сидит червь, — ответил Олав. — Он поедает Магнуса изнутри, от этой напасти нет никакого снадобья.
— Ему правда становится все хуже?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75