Ночь прошла. И до самого рассвета в доме жениха играли музыканты.
Как и все, я задремал лишь на заре.
Свадьба начинается в воскресенье утром. Но настоящее разгулье – только с обеда и особенно к вечеру. Я держусь поближе к сестре Евангелине. Никогда прежде она не казалась мне такой красавицей. У нее собрались подружки. Верде явился с большой веткой черешни – срезал в роще верхушку дерева. Девушки украшают деревце веточками базилика, цветными лентами, обвязывают базилик ниточками канители. Канитель блестит, словно серебряная. Но никакое это не серебро.
– Ишь как украсили невестину елочку, – слышу я голосок Рицы. – Когда я подрасту, тоже замуж выйду. Тогда и для меня нарядят деревце.
Вот невестино деревце уже наряжено… Наряжали его в сенях… И теперь выносят и ставят перед домом. Все село, собравшееся на улице, смотрит и одобряет:
– Красивое у невесты деревце!..
Евангелину ведут в комнату. Я верчусь среди девушек как чертенок. Облепив мою сестру, они галдят, ну чисто сороки, раздевают ее догола, щекочут, щиплют, надевают извлеченную из сундука рубаху. Поверх рубахи – белое подвенечное платье из тонкого полотна. На ноги натягивают белые чулки и белые туфли; расчесывают волосы и заплетают косы. Втыкают в косы веточки базилика, прикрепляют к волосам купленную на базаре подвенечную фату, белую и прозрачную. Невеста походит теперь на фею. Фея – да и только…
Сестра встает. Туфли жмут. Всем девушкам в нашем селе, когда они выходят замуж, туфли жмут ноги… Туфли узкие, на высоких каблуках. А ноги толстые, в стопе широкие. Еще бы – вечно ходишь босиком, вот ноги и грубеют, пальцы становятся толстыми и уродливыми.
Фата Евангелины спускается до самой земли. Лоб невесты украшает белый венок из бумажных цветов – красных, желтых, зеленых, синих… Теперь ей и на стул не присесть. Так до самого вечера, как на постель идти, придется в этом убранстве на ногах маяться – ни тебе сесть, ни нагнуться – словно аршин проглотила.
Невеста готова. Стоит перед домом убранное деревце. Приходит Верде – женихов дружка, берет Евангелину за руку, ведет к колодцу, что перед примарией, из которого отныне она будет брать воду для своего дома.
И верно – со дня своей свадьбы Евангелина каждый день носила воду только из этого колодца.
К колодцу и ведет ее теперь дружка. Несет высоко над головой убранное деревце невесты. Впереди музыканты, их четверо, они наяривают не переставая. Музыка разносится по всему селу. Я еще ни на чьей свадьбе не видел городских музыкантов. Нынче – в первый раз. На свадьбе у сестры Евангелины…
– Этот шельмец Альвицэ совсем возгордился, ишь свадьбу отгрохал – попову сыну не угнаться!
– Коли есть на что, отчего же не отгрохать!..
– Невеста, видно, очень по душе пришлась…
– Может, и так, а может, просто из бахвальства…
На плече у Евангелины новое коромысло. На коромысле – одно спереди, другое за спиной – ведра, она получила их в приданое; ведра не лудили, не красили – пусть все видят, что они из чистой меди и совсем новые.
А полудят и пустят в дело уже после свадьбы. Сегодня нужно, чтобы все село узнало – невеста принесла в дом от родителей медные ведра, новые, а в том, что висит спереди, медный ковш с длинной ручкой. Ковш положен так, чтобы можно было рассмотреть его ручку, на которой городской мастер искусно выбил узоры.
Девушки и дружка ведут мою сестру за руки к колодцу, ведут торжественно, под музыку, чтобы и она тоже знала – отныне это и есть ее путь от дома до колодца, из этого колодца носить ей теперь воду домой, для своего хозяйства.
Берет сестра бадью и опускает колодезный журавль… Бадья коснулась дна; набрав воду, сестра вытягивает ее, наполняет одно ведро. Потом снова достает воду и наполняет второе.
Вот она, прислонив коромысло к колодезному срубу, поднимает ведра, на несколько шагов относит их от колодца. Ставит на землю. Играет музыка… Невеста, дружка, девушки и парни становятся в круг. Трижды обходят они ведра и расходятся. Сестра снова берет ведра, цепляет на коромысло, поднимает его на плечи. Гнется у нее спина. Тяжелы ведра, ведь из меди сделаны, у них толстые стенки, толстое дно, и к тому же они полны воды. Невеста должна знать: нелегко ей замужем-то придется. Пусть привыкает к бремени семейной жизни. Склонилась было Евангелина под тяжестью ведер, но собрала все силы и вот уже идет гордо и прямо. Доходит до дверей дома. На пороге Толстуха встречает ее с хлебом-солью. Сестра опускает ведра, откусывает хлеб, сперва обмакнув его в соль. И принимается плакать как глупенькая. Музыкант, что играет на цимбалах, поет:
Эй, невеста, горьких слез не лей,
Я сведу тебя к матушке твоей,
То ли сегодня, то ли в ту пору,
Когда речка-река потечет в гору.
Музыканты уходят. Идут к соседям за посажеными отцом и матерью, чтобы с песнями привести их в дом Альвицэ, моего свояка. Уходит с ними и дружка…
Накрыт праздничный стол. Сестру подсаживают на телегу. Влезаю и я – назойливым довеском.
– От тебя, видать, не отделаться…
– Поглядеть-то охота…
– Смотри уж, больше не доведется…
Телега с грохотом подкатывает к нашему дому. Мать выносит невестино приданое, грузит в телегу красного цвета сундук, купленный в городе, куда уложили все наряды Евангелины, сколько есть. Поверх сундука кладут перины, подушки, одеяла. Рядом с сестрой усаживается дружка. По краям телеги сели парни. Нашлось место и для двоих музыкантов. Музыканты наяривают так, что струны гудят. Телега разъезжает по селу. До самого обеда.
Солнце перевалило за полдень. Во дворе жениха собрались родственники, пришли все, кто хотел. Музыканты уж исходят потом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188