ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Заворачивается в свои юбки, затягивается пояском, поправляет волосы.
Белесый свет проникает в окна, через час должно взойти солнце и начнется долгий, бесконечно долгий день.
– Ты придешь еще, Замбила?
– Смогу – приду…
– Ты жалеешь, что пришла?
Для Замбилы я больше не господин.
– Дурачок, – говорит она, – о чем мне жалеть!..
И она щелкает меня по носу. Так, что в носу начинает зудеть. Замбила уходит. На цыпочках спускается по ступенькам.
Я подхожу к окну. Вижу, как она уходит – высокая, стройная, похожая на стебель подсолнуха, оторвавшегося от корней, – стебель, который движется, куда ему вздумается. Рядом с ней, стараясь не отстать, катится маленький колобок – ее бабушка…
Взошло солнце. Оно взойдет и завтра, и послезавтра – и так всегда… всегда…
Я жду Замбилу на другой день. Но она не приходит. Андрей опять оставляет меня одного. Замбилы нет. В полночь я устраиваюсь на ночлег в поле и засыпаю.
– Вставай, Дарие! Барин приехал, тебя кличет.
Раньше на лице у помещика играл румянец. Красное было лицо, а теперь посинело, стало мрачное. Самого бьет дрожь, будто у него горит усадьба, и не только усадьба, но и вся земля пылает вместе с камышом на озере, откуда рыбаки вытягивают по утрам рыбы на десятки подвод, а он отправляет их в город, на продажу. Правда, рыбу помещик продает не всю. Мелочь оставляет, ею кормят слуг, пленных и цыган. Да и мы с Андреем, с тех пор как поступили на службу к барину со стеклянным глазом, питаемся все той же мелкой рыбешкой…
– Ты когда-нибудь бывал в Бухаресте?
– Нет, ни разу.
– Я вижу, парень ты смышленый. Поедешь в Бухарест. Отвезешь вот это письмо по адресу. Отдашь хозяйке в руки – имя указано на конверте. Хозяйка должна взять машину и приехать сюда. Вернешься с нею. Смотри не потеряй письмо.
– Когда ехать?
– Прямо сейчас.
– Верхом?
– Нет. До Джурджу доберешься на лодке. Там пересядешь на поезд и доедешь до Бухареста.
– А с кем я поеду?
– На берегу тебя ждет лодочник, наш человек…
Помещик протягивает мне письмо. Я сую его за пазуху. Барин со стеклянным глазом обращается к Андрею:
– А ты проводишь его до Дуная и с его лошадью вернешься в усадьбу.
Барин смотрит мне в глаза.
– Чтоб через три дня вернуться, – приказывает он.
– Вернусь, – отвечаю я. «Если смогу, – думаю про себя. – Или если захочу», – мелькает неожиданная мысль…
Барин дает мне на дорогу пять лей. Его щедрость меня удивляет.
– Готов?
– Готов.
Мы садимся верхом. Трогаем. Барин сначала едет вместе с нами, а потом сворачивает направо. Хочет, верно, еще раз оглядеть свои владенья – пшеницу, которая уже налилась спелым колосом и ждет жатвы, ячмень, овес, кукурузу, высоченные заросли подсолнуха.
Пшеница, взращенная на черноземье, высока – лошади по брюхо. Подсолнухи тоже вымахали высокие-высокие… На заре их головки смотрят на восток, в полдень – прямо вверх, в небо, а вечером – на запад. На каждом стебле – большой круглый желтый глаз с огромными зелеными ресницами… От восхода и до заката тысячами глаз следят подсолнухи за желтым круглым нимбом солнца. На солнце, только на солнце хочет походить подсолнух…
Веет легкий ветерок. Словно по морским просторам ходят золотые валы зреющих хлебов. Лошади мчат галопом. Андрей не в силах скрыть досады.
– Какого черта он послал тебя? Мне бы тоже очень хотелось проехаться до Бухареста.
– А ты уже был там?
– Как же, два раза. Ездил с отцом устраивать сестер в школу.
Спускаемся с холма. Дунай уже близко. Только проехать рощу. Мы пробираемся по узкой тропке, ивовые ветки хлещут по лицам, по плечам. Приходится ехать шагом, все время шагом.
Спокойно катит Дунай свои мутные воды, на которых играют яркие солнечные блики. На струи реки, на рощу и на поля щедро шлет свои лучи утреннее солнце…
Возле лодки нас поджидает перевозчик. Покуривает трубку. Пускает дым через нос. Рядом его сын – парнишка, еще более долговязый, худой и желтолицый, чем я. Обратно им с отцом придется грести вдвоем.
– Доброе утро, дядюшка Опришор.
Лодочник что-то бормочет в ответ. Видно, не любит лишних разговоров.
– Вот этого господина довезешь до Джурджу.
– Пускай садится.
Я прощаюсь с Андреем, передаю ему уздечку, влезаю в лодку. На дне лодки поблескивает вода. Усаживаюсь на скамью, стараясь не замочить ноги. Бородатый лодочник, не вынимая изо рта трубки, забирается на корму. Работая веслом, отгребает от берега. Несколько мощных гребков – и мы уже на середине Дуная. Потом он направляет лодку носом по течению. Мы – на самой стремнине. Лодка плавно скользит вниз, увлекаемая течением.
Над нами голубеет утреннее небо. Одетые влажными рощами берега встречают утро шелестом листвы, щебетаньем птиц. Вблизи вода Дуная мутна и желта. Я опускаю руку в воду. Ух, холодна. Холодна и мутна. Плавно скользит лодка. Плывут мимо села. Проплывают рощи. Быстры дунайские воды. Быстро бежит Дунай. Быстро скользит лодка. Бородач попыхивает трубкой и словно окаменел в неподвижности.
– Когда, по-твоему, доберемся до Джурджу, а, дядя Опришор?
– К вечеру доберемся.
Солнце поднялось над горизонтом. Вместе с водами, деревьями, прибрежными рощами и лесами – со всем, что видно вокруг, – мы купаемся в солнечном свете.
XIX
ЦВЕТЫ ЗЕМЛИ
Мы плывем вниз по течению Дуная. Больших усилий не требуется, только знай правь. И бородач – дядюшка Лайош Опришор – правил умело. Время от времени, просто для того, чтобы быть при деле, Павел поднимал весла и, напрягаясь изо всех сил, глубоко вонзал их в журчащую синевато-желтую воду. На секунду лодка, вздрогнув, опережала бег волн, зацветавших белыми гребешками цены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188
Белесый свет проникает в окна, через час должно взойти солнце и начнется долгий, бесконечно долгий день.
– Ты придешь еще, Замбила?
– Смогу – приду…
– Ты жалеешь, что пришла?
Для Замбилы я больше не господин.
– Дурачок, – говорит она, – о чем мне жалеть!..
И она щелкает меня по носу. Так, что в носу начинает зудеть. Замбила уходит. На цыпочках спускается по ступенькам.
Я подхожу к окну. Вижу, как она уходит – высокая, стройная, похожая на стебель подсолнуха, оторвавшегося от корней, – стебель, который движется, куда ему вздумается. Рядом с ней, стараясь не отстать, катится маленький колобок – ее бабушка…
Взошло солнце. Оно взойдет и завтра, и послезавтра – и так всегда… всегда…
Я жду Замбилу на другой день. Но она не приходит. Андрей опять оставляет меня одного. Замбилы нет. В полночь я устраиваюсь на ночлег в поле и засыпаю.
– Вставай, Дарие! Барин приехал, тебя кличет.
Раньше на лице у помещика играл румянец. Красное было лицо, а теперь посинело, стало мрачное. Самого бьет дрожь, будто у него горит усадьба, и не только усадьба, но и вся земля пылает вместе с камышом на озере, откуда рыбаки вытягивают по утрам рыбы на десятки подвод, а он отправляет их в город, на продажу. Правда, рыбу помещик продает не всю. Мелочь оставляет, ею кормят слуг, пленных и цыган. Да и мы с Андреем, с тех пор как поступили на службу к барину со стеклянным глазом, питаемся все той же мелкой рыбешкой…
– Ты когда-нибудь бывал в Бухаресте?
– Нет, ни разу.
– Я вижу, парень ты смышленый. Поедешь в Бухарест. Отвезешь вот это письмо по адресу. Отдашь хозяйке в руки – имя указано на конверте. Хозяйка должна взять машину и приехать сюда. Вернешься с нею. Смотри не потеряй письмо.
– Когда ехать?
– Прямо сейчас.
– Верхом?
– Нет. До Джурджу доберешься на лодке. Там пересядешь на поезд и доедешь до Бухареста.
– А с кем я поеду?
– На берегу тебя ждет лодочник, наш человек…
Помещик протягивает мне письмо. Я сую его за пазуху. Барин со стеклянным глазом обращается к Андрею:
– А ты проводишь его до Дуная и с его лошадью вернешься в усадьбу.
Барин смотрит мне в глаза.
– Чтоб через три дня вернуться, – приказывает он.
– Вернусь, – отвечаю я. «Если смогу, – думаю про себя. – Или если захочу», – мелькает неожиданная мысль…
Барин дает мне на дорогу пять лей. Его щедрость меня удивляет.
– Готов?
– Готов.
Мы садимся верхом. Трогаем. Барин сначала едет вместе с нами, а потом сворачивает направо. Хочет, верно, еще раз оглядеть свои владенья – пшеницу, которая уже налилась спелым колосом и ждет жатвы, ячмень, овес, кукурузу, высоченные заросли подсолнуха.
Пшеница, взращенная на черноземье, высока – лошади по брюхо. Подсолнухи тоже вымахали высокие-высокие… На заре их головки смотрят на восток, в полдень – прямо вверх, в небо, а вечером – на запад. На каждом стебле – большой круглый желтый глаз с огромными зелеными ресницами… От восхода и до заката тысячами глаз следят подсолнухи за желтым круглым нимбом солнца. На солнце, только на солнце хочет походить подсолнух…
Веет легкий ветерок. Словно по морским просторам ходят золотые валы зреющих хлебов. Лошади мчат галопом. Андрей не в силах скрыть досады.
– Какого черта он послал тебя? Мне бы тоже очень хотелось проехаться до Бухареста.
– А ты уже был там?
– Как же, два раза. Ездил с отцом устраивать сестер в школу.
Спускаемся с холма. Дунай уже близко. Только проехать рощу. Мы пробираемся по узкой тропке, ивовые ветки хлещут по лицам, по плечам. Приходится ехать шагом, все время шагом.
Спокойно катит Дунай свои мутные воды, на которых играют яркие солнечные блики. На струи реки, на рощу и на поля щедро шлет свои лучи утреннее солнце…
Возле лодки нас поджидает перевозчик. Покуривает трубку. Пускает дым через нос. Рядом его сын – парнишка, еще более долговязый, худой и желтолицый, чем я. Обратно им с отцом придется грести вдвоем.
– Доброе утро, дядюшка Опришор.
Лодочник что-то бормочет в ответ. Видно, не любит лишних разговоров.
– Вот этого господина довезешь до Джурджу.
– Пускай садится.
Я прощаюсь с Андреем, передаю ему уздечку, влезаю в лодку. На дне лодки поблескивает вода. Усаживаюсь на скамью, стараясь не замочить ноги. Бородатый лодочник, не вынимая изо рта трубки, забирается на корму. Работая веслом, отгребает от берега. Несколько мощных гребков – и мы уже на середине Дуная. Потом он направляет лодку носом по течению. Мы – на самой стремнине. Лодка плавно скользит вниз, увлекаемая течением.
Над нами голубеет утреннее небо. Одетые влажными рощами берега встречают утро шелестом листвы, щебетаньем птиц. Вблизи вода Дуная мутна и желта. Я опускаю руку в воду. Ух, холодна. Холодна и мутна. Плавно скользит лодка. Плывут мимо села. Проплывают рощи. Быстры дунайские воды. Быстро бежит Дунай. Быстро скользит лодка. Бородач попыхивает трубкой и словно окаменел в неподвижности.
– Когда, по-твоему, доберемся до Джурджу, а, дядя Опришор?
– К вечеру доберемся.
Солнце поднялось над горизонтом. Вместе с водами, деревьями, прибрежными рощами и лесами – со всем, что видно вокруг, – мы купаемся в солнечном свете.
XIX
ЦВЕТЫ ЗЕМЛИ
Мы плывем вниз по течению Дуная. Больших усилий не требуется, только знай правь. И бородач – дядюшка Лайош Опришор – правил умело. Время от времени, просто для того, чтобы быть при деле, Павел поднимал весла и, напрягаясь изо всех сил, глубоко вонзал их в журчащую синевато-желтую воду. На секунду лодка, вздрогнув, опережала бег волн, зацветавших белыми гребешками цены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188