Вскоре мы вышли из подземелья и вновь очутились в замке царя Давида. Годфруа взял с меня слово не предпринимать ничего без его ведома.
— А лучше всего тебе уехать в Киев и поселиться там со своей Евпраксией, — сказал он на прощанье.
— Кто же защитит Гроб Господень? — спросил я.
— А кто же у нас защитник его? — усмехнулся он. — Я.
До празднования годовщины взятий Иерусалима оставалось всего несколько недель.
— Но вы, кажется, не слушаете меня, Гийом? — обратился я к жонглеру, видя, что вино как-то уж очень расслабляюще на него подействовало.
— Я засыпаю, но слушаю вас, — отвечал он весьма сонно. — Кстати, а вы знаете, граф, что ведьма Мелузина — двоюродная сестра Годфруа Буйонского.
— А-а, значит, и впрямь слушали, — сказал я. — Да, теперь знаю, а вот тогда еще не знал. Годфруа открыл мне все тайны своего происхождения незадолго до своей ужасной кончины. Но об этом я лучше расскажу вам завтра.
— Да, лучше завтра, потому что я и впрямь засыпаю, а мне бы хотелось послушать вас внимательно, — зевая во весь рот, отвечал Гийом, а я вдруг невольно подумал, а не подействует ли на него иерихонское вино точно так же, как оно подействовало на меня в тот страшный вечер, когда я летал душою в Киев и возвратился обратно, чтобы помочь отравленному телу вернуться к жизни.
Глава IV. СМЕРТЬ ГОДФРУА
Но в отличие от меня стихоплет проснулся наутро в бодром расположении духа и не требовалось делать ему припарки и поить противоядием. Следующая стоянка нашего судна была на Родосе. Здесь мы простояли почти целый день, лишь к вечеру, когда отплыли, я возобновил свой рассказ, приближаясь к скорбному описанию кончины защитника Гроба Господня, великого и доблестного Годфруа, герцога Лотарингского, гордо отказавшегося от титула короля Иерусалима.
Итак, вот уже год прошел с тех пор, как мы освободили Иерусалим. За это время вместо умершего папы Урбана бразды правления западной Церковью взял в свои руки кардинал Райнер, провозглашенный папой Пасхалием Вторым. Из Богемии приходили печальные известия о вспыхнувшей там братоубийственной войне, а в Италии вновь стали умирать от огненной чумы. В июле вожди крестового похода собирались в Иерусалиме, чтобы отпраздновать годовщину. Лишь храбрый Боэмунд не мог приехать. Пользуясь высказыванием Александра Македонского о том, что Азия удобна для завоевания, поскольку она обширна и густо населена народами, он продолжал захватывать города и крепости, продвигаясь на север и, по-видимому, намереваясь дойти до Колхиды. Но в Каппадокии во время битвы он попал в плен и теперь томился у эмира Данишменда в городе Малатии. Не было и доброго Гуго Вермандуа, он как уехал в прошлом году во Францию, так и не возвращался. Зато все остальные соизволили приехать в качестве паломников и, поклонившись иерусалимским святыням, отпраздновали годовщину победы на славу.
Пиршество было устроено в обители Святого Иоанна Иерусалимского, и во главе стола восседали Годфруа и магистр ордена госпитальеров Тома Тонке Жерар, шестидесятилетний рыцарь с окладистой седой бородой, морщинистым лицом, но молодым и добрым взглядом. Я сидел неподалеку от них, горестно посматривая на бледное лицо Годфруа и его ввалившиеся глаза — за последние дни он довел себя до полного отчаяния. Он чувствовал приближение смерти и не хотел умирать.
Но самое ужасное, Христофор, состояло в том, что и я видел печать смерти на его челе. Все последние дни я старался как можно больше быть рядом с ним, разговаривать с ним, отвлекать его от вредных мыслей, но все его разговоры настойчиво сводились к теме близкой смерти. Он рассказывал мне о своих снах, где к нему являлись разные женщины, девочки и старухи, которые непременно сообщали ему: «Еще немного, и я приду за тобой. Доделывай свои дела, времени у тебя остается все меньше и меньше».
Пиршество вступило в ту стадию, когда некоторые начинают валиться под стол, а самые благоразумные, почувствовав отлив сил, спешат отправиться туда, где можно прилечь. Отвели в опочивальню и магистра Жерара — я вел его под левую руку, а Годфруа под правую. Жерар сильно нагрузился, он плакал и с большой жалостью к самому себе бормотал о том, как во время плена сарацины кормили его лишь прокисшим хлебом и водой. Препоручив его двум госпитальерам, Годфруа предложил мне прогуляться по ночному городу.
— Хочется в последний раз посмотреть на город, который я освободил, — сказал он с пьяноватой усмешкой.
— Патрон! Ты опять! — с упреком в голосе сказал ему я. — Согласен сопровождать тебя лишь при условии, что ты не будешь говорить о смерти.
— Хорошо, хорошо, не буду, — замахал он рукой. Мы отправились с ним вдвоем гулять по Иерусалиму. Первым делом взошли на Голгофский холм.
— Здесь он был распят, — промолвил Годфруа. — А там, в глубине, жуткий колодец, спускающийся прямо в ад. Однако, я напился не хуже старины Жерара! Лунелинк, ты никогда не задумывался, почему пред распятием стояли три Марии — мать, тетка и Магдалина? И вот еще — ты никогда не задумывался, почему у Иисуса не было детей? Может быть, они были, а? Кто такая эта Магдалина? Почему она тоже стояла у распятия? Почему Лазарь не стоял? Почему любимый ученик Иоанн не стоял? Куда девались все излеченные и воскрешенные Им? А может быть, Мария Магдалина была женою Иисуса? Ведь в народе есть такое поверье. Народ не любит царей без цариц и королей без королев. Спустимся вниз тою дорогой, по которой Он восходил к своим крестным мукам.
Мы побрели по узким улочкам, бегущим под уклон в сторону Претории, откуда начинался крестный путь на Голгофу.
— Мы словно идем навстречу Ему, несущему свой крест, — заметил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176