Когда надо и когда не надо. И не потому, что не донимал, как относится к этим напоминаниям его святейшество, а просто потому, что любил его подразнить. Он знал, что Климент V терпеть его не может, но был уверен, что никогда, ни при каких обстоятельствах не выступит против него.
В общем-то, эта вера имела под собою некоторые основания. Авиньонскому первосвященнику очень трудно было решиться не то, что на открытое неповиновение, но даже на тайные происки против короля Франции. Тому имелись и субъективные и объективные причины. К первым можно было отнести несомненный магнетизм личности Капетинга. Его не отрицал никто, а на некоторых он действовал особенно сильно. Бывший кардинал как раз и относился к таким особенно внушаемым людям. Он совершенно не мог при беседе с Его величеством, с глазу на глаз, отстоять свою точку зрения, почти всегда и почти полностью соглашался с мнением Филиппа, сколь бы диким оно не казалось ему в начале разговора. К причинам объективным, следовало причислить то обстоятельство, что Священная Римская Империя, являясь как бы материальным основанием католической церкви, представляла собой сложнейшее переплетение разного рода династических интересов. Положение французского короля в этой ситуации было особым. Он был объективно наголову сильнее всех монархов Европы, не исключая и самого императора. И становился все сильнее год от года. Поэтому игнорировать его претензии было невозможно без того, чтобы не поставить самого себя в ложное, если не опасное положение.
Удалившись от глаза короля, Климент V постепенно обретал силы для какой-то борьбы с его влиянием. Борьбы, разумеется тайной, посредством тех тонких нитей власти, которые держал в своих сухих желтоватых пальцах. Он не обладал никакими вооруженными силами, но мог определенным образом воздействовать на любое событие в католическом мире. И делал это, стараясь, чтобы до определенного времени его вмешательство оставалось незамеченным.
— Итак, — сказал Климент V, прикасаясь лепестком водяной лилии к горбинке своего носа, — судя по вашему виду у вас есть что мне сообщить.
— Да, Ваше святейшество, — ответил кардинал де Прато, невысокий, сухой человечек с землистым лицом. Его так и называли за глаза в папском окружении — сухарь. Но при этом уважали, зная его неподкупный и непреклонный характер. Сочетавшийся, кстати, с невероятной изворотливостью ума — сочетание редкостное. Почти для всех важных, особенно щепетильных дел, то есть требующих твердости и фантазии, папа использовал именно кардинала де Прато. И еще не было случая, чтобы ему пришлось об этом жалеть.
— Да, Ваше святейшество, у меня есть что сообщить вам, — повторил кардинал таким тоном, что Клименту V стало немного стыдно за свою наготу. Дело в том, что, страшную своею жарой середину июля, папа проводил в загородной резиденции на небольшом островке посередине Роны. Его святейшество только что выбрался из благодатных вод этой реки и сидел на деревянной скамье под тенистой ивой, завернувшись (довольно небрежно) в простыню. Он и сам себе и суровому кардиналу слегка напоминал развращенного древнего римлянина.
Любовь к купаниям — отголосок бытового стиля старой Италии, времен упадка империи, вошла в моду при папском дворе в ту пору. Климент V исповедовал его не так страстно, как это делали некоторые из его предшественников, что не уберегало его от недовольства консерваторов, таких, например, как кардинал де Прато.
— Судя по выражению вашего лица, ничего приятного мне услышать не придется.
— Именно так, Ваше святейшество.
Климент V сменил позу, запахнул простыню и отбросил лилию.
— Весь внимание.
— У меня одно известие и один документ.
— Ну-ну.
— Император Альбрехт мертв. Стало быть, трон свободен.
— Этого следовало ожидать.
— А вот и документ.
Де Прато достал из складок своей сутаны свиток пергамента. Климент быстро пробежал написанное.
— Н-да, они начали, сразу же. …
— Да, Ваше святейшество. Сто пять тысяч турских ливров выделено для немедленного подкупа электоров. О чем свидетельствует подпись.
Желтый ноготь кардинала указал нужную строчку.
— Карл, граф Валуа, Алансон, Шартр и Анжу. Он привлек к делам и сына. Теперь это семейное дело.
Папа опять потянулся к горбинке своего носа и рука как бы пожалела, что лишилась лилий.
— Но сто пять тысяч это ведь не такие уж большие деньги.
— Думаю, это всего лишь первая выплата.
— Кто отправится с этими деньгами?
— По моим сведения, легисты Жерар де Лендри, Пьер Барьер и Гуго де ла Сель.
— Я плохо знаю их.
— Уверяю вас — законченные негодяи.
На лице Климента поселилась задумчивость. Легкая перебегающая тень, создаваемая ивовой кроной, способствовала усилению этого впечатления.
— Не кажется ли вам, де Прато… впрочем — пустое. Что там у нас с Шинонскими узниками?
— Не думаю, что Филипп добился каких-либо заметных результатов. Это бы ощущалось в его действиях. Он тратит деньги не как бездонно богатый человек. Даже на достижение целей, которых жаждет страстно.
Его святейшество опять поправил простыню.
— А вы тоже считаете, что пресловутое тамплиерское золото существует?
Кардинал пожал плечами.
— Я предпочитаю не иметь мнения о предметах, о коих не известно ничего определенного.
— Некоторое время назад вы, по-моему, придерживались несколько иного взгляда на эту проблему.
Щека кардинала едва заметно дернулась.
— Хорошо, хорошо, — улыбнулся папа.
— Да, Ваше святейшество, я советовал вам поддержать короля в его атаке на Орден, и поэтому несу свою меру ответственности за все, что происходит в Шиноне и, в целом, во Франции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73