ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Беспринципности его не было границ: будучи злейшим врагом византийского императора Алексея I Комнина, отца Анны, он не раздумывая принял вассальство и признал его своим сеньором, когда этого потребовали обстоятельства. А потом отрекся, когда обстоятельства повернулись в другую сторону.
— Что вы скажете о Боэмунде? — повернулась Анна к Людвигу фон Зегенгейму. — Вы ведь были в том походе на Иерусалим?
— Достойнее рыцаря трудно сыскать, — ответил сорокалетний граф. — В долине Догоргана, когда мы стояли лагерем, на нас неожиданно напали турки Солимана, собравшего свои силы после бегства от стен Никеи. Началась резня. Турки устремились в лагерь, не щадя даже пилигримов, которые шли с нами: ни детей, ни женщин, ни стариков. И лишь благодаря Боэмунду, который сумел сплотить и построить войска, мы смогли дать некоторый отпор и продержаться, пока не подоспели рыцари Годфруа Буйонского.
— Но я слышал, — произнес сидящий напротив Фульк Анжуйский, — что это он отравил бедного Хороса, князя Эдессы, когда тот усыновил его. Причем через две недели после сего смешного обряда?
— И это было, — спокойно ответил Зегенгейм. — В одном человеке могут таиться и вершины, и пропасти. Но без Боэмунда мы бы не одолели сельджуков.
— Но травить своего отчима, словно крысу! — вспыхнул Фульк.
Зегенгейм осторожно поставил свой кубок и посмотрел на юного графа.
— Я бы желал, чтобы вы побывали в Леванте и прошлись, как Боэмунд перед неприятельским войском, не обращая внимания на тучи устремленных в тебя стрел, — сказал он ровным голосом.
— Чушь! — крикнул Фульк, багровея от выпитого вина. К их столу устремился один из герольдов.
— Господа! Господа! — воззвал он. — Умерьте свой пыл до королевского турнира, осталось всего три дня!
А принцесса Анна, не в силах совладать с собой, снова взглянула в сторону Гуго де Пейна. Но его место оказалось пусто. И неожиданно для себя, она почувствовала, что огорчена этим. Исчез и хозяин замка — граф Шампанский.
— Герцог Гильом Аквитанский граф Пуату исполнит песню собственного сочинения! — объявил герольдмейстер, стукнув жезлом об пол. Старика выкатили прямо в кресле на середину зала. Его все еще сохранившие цепкость пальцы держали лиру, а рядом встали два музыканта; один — с флейтой, а другой — с терподионом, в котором от ударов звучали разные стержни, пластины и колокольчики. Голос знаменитого трувера был слаб, и поэтому рыцари притихли, напрягая слух:
Я любовь пою, пылая -
Дева мне мила младая,
Белокурая, живая,
Вся белее горностая,
Краска лишь у губ иная -
Алая, как роза мая…
Остальные двенадцать куплетов трувера были в том же тоне, где Гильом признавался в любви к юной пастушке. А закончил старый герцог так:
Если б мне подругой стала,
В сердце б радость клокотала,
И душа бы, как бывало,
Не спешила в бой нимало,
Мне б дала отрад немало
Верность пылкая вассала.
Если б небо дар послало -
Впредь забот душа б не знала!
Мало кто из рыцарей понял, о каком даре просил небеса дряхлеющий трувер, но все бурно выразили свой восторг.
— Победит герцог, — произнесла Анна Комнин. — По традиции.
— Не торопитесь, — остерег ее Алансон. — Под занавес припасена еще одна жемчужина. Некий Жарнак, приехавший из Клюни. Говорят, его голос напоминает пение сирен.
А в это время граф Шампанский и Гуго де Пейн прогуливались по длинному коридору возле зала. Мимо них сновали слуги с подносами, почтительно склоняясь в поклонах. Возле выставленных в галереи рыцарских доспехов спал настоящий, живой рыцарь, вытянув ноги.
— Отнесите его в покои, — приказал граф мажордому, следовавшему за ними. Узнав о намерении своего вассала отправиться в Святую Землю, граф размышлял. У него имелись свои причины на то, чтобы всемерно сопутствовать этому предприятию. Причины эти косвенно касались и той тайны, которую открыл перед смертью отец Гуго своему сыну. Всматриваясь в непроницаемое лицо де Пейна, граф задумался, колеблясь: можно ли посвятить крестника в те замыслы, которые он лелеял? Искренно любя Гуго, он все же решил обождать, поскольку замышляемое им могло преобразить даже самого верного человека — и оттолкнуть. Но присутствие Гуго в Иерусалиме в дальнейшем помогло бы решить многие вопросы, если бы контроль за его действиями находился в его, графа Шампанского, руках. А как это сделать — он знал. И граф дал согласие своему крестнику, благословляя его в путь.
— Через свои каналы я извещу, Бодуэна I, своего старого приятеля, о том, чтобы тебе была оказана всяческая помощь, — сказал граф, обнимая Гуго. — Но помни, что ты представляешь прежде всего Шампань, откуда ты родом — и никогда не должен идти против наших интересов. И еще об одном прошу тебя.
— О чем, граф?
— Возьми с собой одного рыцаря, которого я укажу.
— Я не могу отказать вам, — произнес Гуго, хотя ему и не была по душе эта просьба. — Пусть будет так.
— Когда вы отправляетесь?
— Через месяц. Общий сбор в моем замке, в Маэне.
— Прекрасно. Ну а теперь, вернемся в зал и продолжим наше веселье.
Когда они уселись на свои места, молодой трувер из Клюни Жан Жарнак, хрупкий, импульсивный блондин, уже заканчивал свою балладу, а в зале стояла гробовая тишина: некоторые рыцари застыли с поднятыми кубками и нанизанными на кинжалы кусками баранины, слуги перестали сновать меж столами, а шуты — кривляться, даже пораженный голосом певца герцог Аквитанский приподнялся со своего кресла. А Жарнак, перебирая восемь струн мандолины, допевал свою песню:
Одним судьба дает, других карает.
Тот получает все, а тот теряет,
За горем радость в беглой смене дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223
— Что вы скажете о Боэмунде? — повернулась Анна к Людвигу фон Зегенгейму. — Вы ведь были в том походе на Иерусалим?
— Достойнее рыцаря трудно сыскать, — ответил сорокалетний граф. — В долине Догоргана, когда мы стояли лагерем, на нас неожиданно напали турки Солимана, собравшего свои силы после бегства от стен Никеи. Началась резня. Турки устремились в лагерь, не щадя даже пилигримов, которые шли с нами: ни детей, ни женщин, ни стариков. И лишь благодаря Боэмунду, который сумел сплотить и построить войска, мы смогли дать некоторый отпор и продержаться, пока не подоспели рыцари Годфруа Буйонского.
— Но я слышал, — произнес сидящий напротив Фульк Анжуйский, — что это он отравил бедного Хороса, князя Эдессы, когда тот усыновил его. Причем через две недели после сего смешного обряда?
— И это было, — спокойно ответил Зегенгейм. — В одном человеке могут таиться и вершины, и пропасти. Но без Боэмунда мы бы не одолели сельджуков.
— Но травить своего отчима, словно крысу! — вспыхнул Фульк.
Зегенгейм осторожно поставил свой кубок и посмотрел на юного графа.
— Я бы желал, чтобы вы побывали в Леванте и прошлись, как Боэмунд перед неприятельским войском, не обращая внимания на тучи устремленных в тебя стрел, — сказал он ровным голосом.
— Чушь! — крикнул Фульк, багровея от выпитого вина. К их столу устремился один из герольдов.
— Господа! Господа! — воззвал он. — Умерьте свой пыл до королевского турнира, осталось всего три дня!
А принцесса Анна, не в силах совладать с собой, снова взглянула в сторону Гуго де Пейна. Но его место оказалось пусто. И неожиданно для себя, она почувствовала, что огорчена этим. Исчез и хозяин замка — граф Шампанский.
— Герцог Гильом Аквитанский граф Пуату исполнит песню собственного сочинения! — объявил герольдмейстер, стукнув жезлом об пол. Старика выкатили прямо в кресле на середину зала. Его все еще сохранившие цепкость пальцы держали лиру, а рядом встали два музыканта; один — с флейтой, а другой — с терподионом, в котором от ударов звучали разные стержни, пластины и колокольчики. Голос знаменитого трувера был слаб, и поэтому рыцари притихли, напрягая слух:
Я любовь пою, пылая -
Дева мне мила младая,
Белокурая, живая,
Вся белее горностая,
Краска лишь у губ иная -
Алая, как роза мая…
Остальные двенадцать куплетов трувера были в том же тоне, где Гильом признавался в любви к юной пастушке. А закончил старый герцог так:
Если б мне подругой стала,
В сердце б радость клокотала,
И душа бы, как бывало,
Не спешила в бой нимало,
Мне б дала отрад немало
Верность пылкая вассала.
Если б небо дар послало -
Впредь забот душа б не знала!
Мало кто из рыцарей понял, о каком даре просил небеса дряхлеющий трувер, но все бурно выразили свой восторг.
— Победит герцог, — произнесла Анна Комнин. — По традиции.
— Не торопитесь, — остерег ее Алансон. — Под занавес припасена еще одна жемчужина. Некий Жарнак, приехавший из Клюни. Говорят, его голос напоминает пение сирен.
А в это время граф Шампанский и Гуго де Пейн прогуливались по длинному коридору возле зала. Мимо них сновали слуги с подносами, почтительно склоняясь в поклонах. Возле выставленных в галереи рыцарских доспехов спал настоящий, живой рыцарь, вытянув ноги.
— Отнесите его в покои, — приказал граф мажордому, следовавшему за ними. Узнав о намерении своего вассала отправиться в Святую Землю, граф размышлял. У него имелись свои причины на то, чтобы всемерно сопутствовать этому предприятию. Причины эти косвенно касались и той тайны, которую открыл перед смертью отец Гуго своему сыну. Всматриваясь в непроницаемое лицо де Пейна, граф задумался, колеблясь: можно ли посвятить крестника в те замыслы, которые он лелеял? Искренно любя Гуго, он все же решил обождать, поскольку замышляемое им могло преобразить даже самого верного человека — и оттолкнуть. Но присутствие Гуго в Иерусалиме в дальнейшем помогло бы решить многие вопросы, если бы контроль за его действиями находился в его, графа Шампанского, руках. А как это сделать — он знал. И граф дал согласие своему крестнику, благословляя его в путь.
— Через свои каналы я извещу, Бодуэна I, своего старого приятеля, о том, чтобы тебе была оказана всяческая помощь, — сказал граф, обнимая Гуго. — Но помни, что ты представляешь прежде всего Шампань, откуда ты родом — и никогда не должен идти против наших интересов. И еще об одном прошу тебя.
— О чем, граф?
— Возьми с собой одного рыцаря, которого я укажу.
— Я не могу отказать вам, — произнес Гуго, хотя ему и не была по душе эта просьба. — Пусть будет так.
— Когда вы отправляетесь?
— Через месяц. Общий сбор в моем замке, в Маэне.
— Прекрасно. Ну а теперь, вернемся в зал и продолжим наше веселье.
Когда они уселись на свои места, молодой трувер из Клюни Жан Жарнак, хрупкий, импульсивный блондин, уже заканчивал свою балладу, а в зале стояла гробовая тишина: некоторые рыцари застыли с поднятыми кубками и нанизанными на кинжалы кусками баранины, слуги перестали сновать меж столами, а шуты — кривляться, даже пораженный голосом певца герцог Аквитанский приподнялся со своего кресла. А Жарнак, перебирая восемь струн мандолины, допевал свою песню:
Одним судьба дает, других карает.
Тот получает все, а тот теряет,
За горем радость в беглой смене дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223