И раввин начал читать вслух: Я лика другого с такой красотою и негой такой не видал,Мне амбровых кос завиток никогда так сердце не волновал.Твой стан блистает литым серебром, а сердце, кто знает, что в нем?Но ябедник мускус дохнул мне в лицо и тайны твои рассказал. Перевод В. Державина.

Сарраг слушал, удивленный и заинтересованный одновременно.— Ничто не сравнится с арабской или персидской поэзией, — продолжил Эзра. — Совершенно неоспоримый факт, что ваши поэты блестяще владеют метафорой.— Рискуя удивить вас, — вмешался Варгас, — я все же скажу, что не вижу ничего интересного в этом построении рифм. Если бы мне нужно было дать определение поэзии, то я бы сказал, что это литературный экзерсис, состоящий в том, чтобы перейти на следующую строчку до конца фразы.— Вы меня не удивили. Вы меня огорчили.
Они проехали примерно пять лье, каждый погрузившись в свои мысли, как вдруг ибн Сарраг посылом вынудил своего коня поравняться с лошадью Эзры.— Знаете, у евреев тоже есть поэма. Поэма, которая одна объединяет в себе все сотворенные человеческим сердцем стихи. Даже самых талантливых арабских поэтов.И он начал декламировать хорошо поставленным голосом: Я сплю, а сердце мое бодрствует; вот, голос моего возлюбленного, который стучится: отвори мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица моя, чистая моя! Потому что голова моя покрыта росою, кудри мои — ночной влагою.Я скинула хитон мой; как же мне опять надевать его? Я вымыла ноги мои; как же мне марать их?Возлюбленный мой протянул руку свою сквозь скважину, и внутренность моя взволновалась от него.Я встала, чтоб отпереть возлюбленному моему, и с рук моих капала мирра, и с перстов моих капала мирра на ручки замка. Тут настал черед изумиться раввину:— Пятая глава Песни Песней. Стихи со второго по пятый. Невероятно… Я знал, что вы эрудит, но это…— О… не стоит так восхищаться, это единственное, что я помню.— Забавно, что вы запомнили единственный в Торе текст, где ни слова не говориться о Боге, а только о любви, — пошутил Варгас.— А разве любовь не есть проявление Всесильного? И, быть может, самое волнующее?— Если это проявление Бога, то, уж безусловно, не самое волнующее. Любовь — опасное чувство. Охваченного любовью человека можно сравнить с путешественником, глядящим прямо на солнце. Что он видит? Рассеянный свет, неопределенные очертания, и очень быстро восприятие окружающего мира полностью теряется. Если он вопреки всему продолжает смотреть — а он, увы, продолжает, — то тут открывается путь всем несчастьям. По правде говоря, я не питаю склонности к неравным битвам. А любовь — из их числа.— Неравная битва, фра Варгас?— Конечно. Вы смотрите на солнце, но солнце-то вас никогда не замечает. Оно просто-напросто довольствуется тем, что сжигает вас.— Ну и что? Пусть даже ваше сердце обратится в пепел, все равно это значит, что вы жили, а не существовали. В любом случае для столь молодого человека вы слишком язвительно отзываетесь о любви. Либо вам никогда не доводилось испытать это чувство — что было бы слегка огорчительно, — либо вы имели весьма болезненный опыт. Быть может, любили слишком сильно.Монах собрался было ответить, когда Эзра вдруг воскликнул, указывая на что-то впереди:— Вон… Глядите!В клубах пыльной дымки к ним рысью приближался всадник. ГЛАВА 13 Желанием пылая слиться с тобою, душа моя рвется к тебе.Вернуться ли ей в мое бренное тело?Иль птицею мчаться к тебе?Скажи. Хафиз Мануэла Виверо, вся в черном, чуть вздернула подбородок и пришпорила кобылу. До всадников оставалось буквально несколько шагов. Мануэла отлично их видела. Тот, что впереди, коренастый, в бурнусе и сапогах, наверняка араб. За ним — гораздо более пожилой человек с длинной, плохо постриженной бородой, одетый как крестьянин из Месты. Такой же смуглый, как араб. Мануэла безошибочно распознала в нем еврея. А третий — францисканский монах, совершенно неожиданно ввязавшийся в этот заговор. Именно из-за него столь тщательно подготовленную операцию чуть было не отложили. Мануэлу о нем предупредили в самый последний момент, а Менендесу — теологу-каббалисту, сподвижнику Торквемады, — пришлось наскоро полностью перекраивать план. Настоящий подвиг с его стороны.Мануэла пристально разглядывала священника. Какой контраст! Так молод, что, не будь он блондином с яркими синими глазами, запросто мог сойти за сына одного из своих спутников. Мануэла глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, и развернула лошадь поперек дороги, перекрывая путь.— Эй! Сеньора! — возмущенно воскликнул Сарраг. — Что это на вас нашло?Мануэла, гордо выпрямившись, молчала, невозмутимо глядя на араба.Тот несказанно изумился:— Сеньора… Вам нехорошо? Что-то случилось?Эзра с Варгасом подъехали ближе. Раввин начал сердиться.— Не соблаговолите ли освободить дорогу? Мы спешим. И только тут она соизволила произнести:— Я уже начала думать, что никогда вас не найду. — И обратилась непосредственно к Эзре: — Самуэль бен Эзра… Шалом.Еврей ошарашено поглядел сперва на Саррага, потом на Варгаса.— Вам известно мое имя?Проигнорировав вопрос, Мануэла поздоровалась с арабом:— Салам, шейх ибн Сарраг.И уставилась на монаха. Их взгляды скрестились. Быть может, они мерились силами? Как ни удивительно, францисканец вдруг принял такой же высокомерный, чуть ли не надменный вид, как у молодой женщины.— Да, сеньора, я Рафаэль Варгас. Не соизволите ли теперь назвать ваше имя?— Мое имя вам ничего не скажет. Меня зовут Мануэла Виверо. Но вот другое имя вас наверняка заинтересует: Абен Баруэль…Солнце на небосводе медленно плыло над острыми вершинами Сьерра-Морены, заливая ландшафт пастельными светло-розовыми и сиреневыми тонами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136