Рафаэль Варгас перестал существовать. Вместо него появился кто-то другой, с кем я не мог совладать. В моем мозгу непрестанно крутились слова, жесты, мечты, все то, что наполняло проведенные с Кристиной дни. Я был одержим ею. Где бы я ни находился, она все время преследовала меня, я даже начал мечтать, чтобы в каком-нибудь закоулке какой-нибудь убийца, милосердный палач, проломил мне голову, чтобы положить конец этой пытке. Случалось, я целыми днями бродил по Севилье, в конечном итоге неизбежно оказываясь на берегу Гвадалквивира. Там я садился и неотрывно смотрел на воду, желая лишь покончить со всем этим, стать рекой.Мануэла очень внимательно слушала его.— И как же вы снова обрели свет? Вкус к жизни?И догадалась по судорожному движению — он сжал висевший на груди крест.Варгас повернулся:— В молитве. Поскольку всякая вера в людей меня покинула, то только вера в Господа нашего Иисуса Христа могла меня спасти. Однажды, когда я сидел на берегу, ко мне приблизился человек и, не спрашивая разрешения, присел со мной рядом. Он сообщил, что часто видел меня здесь, но не осмеливался оторвать от размышлений. Это был францисканский монах. Его звали Хуан Перес.— Приор Ла-Рабиды?— Да. Только тогда он еще им не был и жил в монастыре Святого Николая неподалеку от Севильи, дожидаясь назначения. В тот день он много говорил, а я только слушал. Потом мы с ним снова встретились два дня спустя и в последующие дни. Только уже я ходил к нему в монастырь. В тиши монастыря я обретал спокойствие и силу, о которых и не подозревал. В общении с этими монахами я находил успокоение, а главное — примирение с самим собой. Иными словами, душевное спокойствие. Через несколько месяцев, когда Хуану Пересу пришла пора отправляться в Ла-Рабиду, я попросил у него дозволения ехать с ним. Он согласился, но предостерег меня. Он спросил, всецело ли я уверен в своем желании вступить в орден? Не является ли мое решение лишь следствием разочарования и досады? Следствием отступничества, о котором вы говорили тогда в часовне, когда я поведал вам о моих терзаниях по поводу того, что считал — и считаю сейчас — убийством.Мануэла воздержалась от комментариев и стала ждать продолжения.— Я был полон решимости. Это уже не было следствием душевных ран, не пытался я и убежать от самого себя. Единственное, чего мне хотелось, это посвятить себя другим, положить конец жажде мирских радостей, а главное, больше никогда не становиться рабом чувств, не испытывать того, что Хуан Перес не без юмора называл «перебоями в сердце».— Но вы ведь отлично понимали, что с этого мгновения все женщины в мире становились для вас Кристинами Рибадео.— Верно. — Избегая ее взгляда, он застенчиво добавил: — Но сейчас все иначе.Они стояли совсем рядом друг с другом. Мануэла чувствовала его дыхание, и его голос доносился как во сне. Дрожащий свет канделябра обволакивал их теплым облаком, оставляя как бы за пределами окружающего мира.— Мануэла, — пробормотал он, — вы…Она прижала палец к его губам.— Нет, не говорите ничего. К чему слова?Но его губы, подчиняясь внутренней силе, беззвучно выговорили: «Я вас люблю».Рафаэль схватил руку молодой женщины и прижал к своей щеке, вдыхая аромат ее кожи.— Я люблю вас.Мануэлу вдруг окатила волна грусти.— Мы всего лишь набросок — или законченное творение? — спросила она.— С тех пор, как я узнал вас, я понял, что существуют наброски, обладающие таким теплом, каким никогда не будет обладать законченный шедевр. — Он говорил как во сне. — Что они — редчайший миг, когда душа творца сама воплощается на полотне, без подготовки, без раздумий. Некоторые эскизы — законченный шедевр.Он медленно привлек ее к себе. Мануэла поддалась, ее сердце рвалось из груди.В тот миг, когда их губы должны были вот-вот слиться, все тело Варгаса вдруг резко напряглось, как от приступа острой боли. Он тихонько отстранился и мрачно уставился на крест на своей груди.— Боже… — выдохнул он.И в этом тихом возгласе было столько отчаяния, что он прозвучал как крик. ГЛАВА 27 Влюбленные не могли существовать друг без друга.В разлуке они были ни живы, ни мертвы. Ж. Бедье. Тристан и Изольда В Бургосе начался день, и соборные колокола звонили во всю мощь.В тени арки Сан-Мартин человек с птичьей головой с расстроенным видом слушал Мануэлу. Но про себя он наслаждался ее яростью. Он спокойно позволил ей читать ему нотацию, а когда она закончила, пробормотал:— Вы правы, я напрасно это сделал. Но я был совершенно уверен, что эти арабы заслуживали наказания.— Лжец! Вы признались, что наблюдали за стычкой. Следовательно, вы отлично знали, что мы отпустили их с миром.Мендоса прикинулся удивленным:— С миром, сеньора? Господь свидетель, я этого не знал. Я просто подумал, что, разоружив их, вы не смогли их хладнокровно прикончить.— И вы присвоили себе право сделать это. Он едва слышно пробормотал «да».— Хорошо, так тому и быть. А пока что есть более срочное дело. Мне необходимо встретиться с Великим Инквизитором. Немедленно. У меня есть для него сведения чрезвычайной важности.Мендоса с трудом удержался от улыбки. Нет, все же Господь определенно на его стороне.— Увы, фра Торквемада отсутствует. Несколько дней назад по вызову Ее Величества он отбыл в Толедо.На лице молодой женщины явственно читалось огорчение.— А его секретарь?Мендоса поколебался. Фра Альварес был на месте, Мендоса даже общался с ним не далее как вчера, чтобы сообщить о развитии событий. Но устроить этой женщине встречу с Альваресом означало подставиться. К тому же Мендоса отлично знал о привязанности королевы к своей подруге. Достаточно донье Виверо молвить слово, одно-единственное, и жизнь Мендосы превратится в ничто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136