В огонь щедро подбрасывали всё, что горело. Все знали, что через два дня здесь уже никого не будет. Знали также, что после долгих лет тихой, боязливой жизни в эти дни можно ничем не стеснять себя.
На пир были приглашены всегда готовые веселиться служительницы культа любви из храма богини Анат. Пока мужчины снимали с вертелов и разрубали на куски бараньи туши, молодые жрицы разносили вино. Царило шумное оживление. Празднование обещало быть веселым.
Вот зазвучала музыка, и обнаженные красавицы начали поочередно исполнять у костра свои первые страстные танцы, извиваясь телом и трепеща, как языки пламени. Уже веселое буйство начало входить в свои права, когда Ахарон заметил, что его друг почему-то сидит нахмурившись, отстранив рукой бокал с вином и вперившись неотрывным взглядом в свой недоделанный кубок, стоящий перед ним, и отнюдь не выигрывающий в сравнении с остальной красивой посудой. Тогда Ахарон захлопал в ладоши и сделал знак одному из музыкантов. Вышел вперед старик-египтянин с довольно громоздкой на вид, хитро устроенной арфой. Он встал на одно колено, охватив руками инструмент и стал ждать. Когда наконец все смолкли, старик запел старинную, мудрую и торжественную песню, известную еще с далеких времен фараона Антэфа,
Что значит величье живых, что значит ничтожество мертвых?
Оно означает согласье с законом, царящим в царстве вечности,
В земле правосудия, где нет ни войн, ни насилия,
Где не нападает брат на брата, но в мире все вместе лежат,
Множество множеств, и единый закон исполняют,
Ибо сказано всем, вступающим в жизнь:
«Живи, благоденствуй, доколе и ты возляжешь
на смертное ложе»,
Но самый лучший удел — тихость бога с небьющимся
сердцем…
Годы годами сменяются; восходит и заходит солнце,
Мужи зачинают, жены рожают, все утренний воздух
вдыхая ноздрями,
Пока не отыдет в место свое человек…
Радуйся же, смертный, дню твоему!
Умастись мастями благовонными,
Вей из лотосов вязи для плеч твоих
И для сосцов сестры твоей возлюбленной,
Услаждайся песнями и музыкой, забудь все печали,
Помышляй только о радости, пока ладья твоя
не причалит К берегу молчания.
Слышал я и о том, что постигло праотцев:
Стены гробниц их разрушены, их место не узнает их самих,
И были они, словно бы и не были…
Так радуйся же, смертный, дню твоему!
Старик закончил свою песню и отошел обратно к музыкантам. Следуя последнему призыву певца, все снова радостно зашумели. Веселье пошло с новым подъемом.
Ахарон увидел, что песня эта повергла его друга в еще большую задумчивость. Не сказать, что он был грустен, но веселье не приходило к нему.
— Мне тоже что-то не очень радостно, — обратился Ахарон к Магрубету. — Ведь это праздник, когда последний хабирей покидает свою бывшую столицу и своего гиксосского владыку. Но что же тебя сейчас заботит? Ведь ты избежал скверной участи, представ перед самим фараоном, и даже заслужил его уважение и хорошие слова. Дорога перед тобой свободна, и, главное, я с тобой.
— Мне не приходилось встречать таких людей, как Хиан, — отвечал Магрубет в раздумье, — но я увидел поистине великого человека, которому суждено вскоре бесславно пропасть и который это прекрасно знает. Он не бросает на ветер суетные лживые слова. Так вот, он мне предрек плохое будущее и ближайшие неудачи. У меня все не идет из головы его прорицание.
— Забудь эти слова. Ведь он сейчас все видит в черном свете. А будущего у него у самого нет. В тебе же я уверен больше, чем в себе самом. Можешь рассчитывать всегда на мою жизнь, как на свою собственную.
— Впереди у меня безнадежность и нет пути в Палистан, если я не убью Яхмоса. А для этого я не могу рассчитывать на чью-либо жизнь. Это дело моей жизни, и беречь ее я не собираюсь!
— Дорогой друг! — осушив бокал, воскликнул Ахарон. Глаза его, отражая костер, светились красным пламенем. — Я думаю, что дело с Яхмосом как-нибудь обойдется и без его убийства. Но обратно в твой Пилистим, по-моему, тебе все-таки не лежит дорога.
Магрубет вздрогнул от его слов.
— Ты говоришь в точности, как он!
— Кто он?
— Хиан Третий! Слово в слово ты говоришь то же, что он предсказал мне сегодня утром. Но я не согласен с этим! Понимаешь? —вскричал Магрубет. — Я все-таки дойду до цели, пусть до конца своего пути! Я не остановлюсь!
— Я не останавливаю тебя! Я пойду с тобою рядом. Разделим все вместе. Может быть, я помогу тебе. Но все-таки…— Ахарон в нерешительности помолчал и продолжал: — Мне кажется, что ты будешь жить долго. Я верю, что тебя ждет великое будущее, и я хотел бы видеть в тебе своего старшего брата…
— Я тоже хочу быть тебе братом! Утром,
когда я увидел твое унижение перед всем фараоновым двором ради моего спасения, я увидел твое благородное величие. Я понял ясно, что ты не жалеешь своей жизни ради меня, и тогда же я подумал, что хотел бы иметь тебя своим братом.
— Скажи мне, каково имя твоего бога, и я его именем дам тебе на крови братскую клятву, — сказал Ахарон, глядя своими блестящими глазами прямо в глубину светло-серых глаз Магрубета.
— Мой бог — это мой названый старший брат. Он погиб семь лет назад, но он не умер. Он живет в лучшем мире, и моя душа по временам встречается с ним. Только ему я молюсь и прошу его о помощи. А в других богов я, честно говоря, давно уж не верю.
— Дорогой друг! — поспешил заверить Ахарон. — Я тебе признаюсь, что тоже по-настоящему не верил ни в каких богов. Да и какой бог — у сына ешероилова в Египте! Но святости твоего брата я тоже хочу поклониться. Да увидит он сейчас, что душа моя чиста и что я говорю истину! Скажи мне его имя!
— Леонх — его имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70