Я невольно поднялся.На другой стороне Фонтанки было по-прежнему все тихо. Стреляла полуденная пушка в Петропавловской крепости.В ту же минуту в воротах сада я увидел Покотилова. Он был бледен и быстро направлялся ко мне. В карманах его шубы ясно обозначались бомбы. Он подошел к моей скамье и тяжело опустился на нее.— Ничего не вышло: Боришанский убежал.— Кто убежал?— Боришанский.— Не может этого быть.— Я видел сам: убежал.Мы вышли с Покотиловым из Летнего сада. На Цепном мосту, прислонившись к перилам, высоко подняв голову и не спуская глаз с Пантелеймоновской улицы, стоял Каляев. Он удивленно посмотрел на Покотилова и на меня, но не двинулся с места.Я и до сих пор ничем иным не могу объяснить благополучного исхода этого первого нашего покушения, как случайной удачей. Каляев настолько бросался в глаза, настолько напряженная его поза и упорная сосредоточенность всей фигуры выделялась из массы, что для меня непонятно, как агенты охраны, которыми был усеян мост и набережная Фонтанки, не обратили на него внимания. Впоследствии он сам говорил, что стоял в полной уверенности, что его арестуют, что не могут не арестовать человека, в течение часа стоящего против дома Плеве и наблюдающего за его подъездом. Но и думая так, он последний ушел со своего поста, когда Сазонов и Боришанский уже отъехали от подъезда.Только что мы минули с Покотиловым мост, как засуетились городовые и филеры, и от Невы по Фонтанке крупной рысью мимо нас промчалась карета, запряженная вороными конями, с ливрейным лакеем на козлах. В окне кареты мелькнуло спокойное лицо Плеве. Покотилов схватился за бомбу, но карета была уже далеко и приближалась к Сазонову. Мы замерли, ожидая взрыва. Но на наших глазах карета, обогнув Сазонова, повернула в раскрытые ворота и скрылась. Я вернулся к Каляеву и сказал ему, чтобы он шел на место условленного заранее свидания. Покотилов подошел к Сазонову и стал его нанимать. Я видел, как Сазонов отрицательно качнул головой. Тогда я подошел к Сазонову:— Извозчик!— Занят.— Извозчик!— Занят.Я остановился и посмотрел в лицо Сазонова. Он был очень бледен. Я прошептал:—Уезжайте скорее.Но он опять отрицательно качнул головой. Я прошел мимо него и позвал Мацеевского и опять услышал то же самое.— Занят.Я обернулся к Цепному мосту: Каляев все еще стоял на мосту. Так ожидали они, уже без всякой надежды, еще полчаса. Неудача Сазонова произошла, благодаря одной из тех случайностей, которых нельзя ни предусмотреть, ни устранить. Как и было условлено, Сазонов стал в двенадцатом часу на свое место, лицом к Неве, так, чтобы видеть Мацеевского и набережную Фонтанки и заранее приготовиться к взрыву. Тяжелый семифунтовый снаряд лежал у него под фартуком, на коленях. Чтобы бросить снаряд, нужно было отстегнуть фартук и поднять бомбу. Это требовало несколько секунд времени. Но, стоя у подъезда Плеве и отказывая нанимавшим его седокам, Сазонов возбудил насмешки других извозчиков. Из их длинного ряда он выделялся тем, что стоял лицом к Неве, тогда как все они стояли лицом в противоположную сторону, к цирку. Эти насмешки, т.е. боязнь обратить на себя внимание, заставили его повернуть лошадь мордою от Невы и стать спиною к Мацеевскому. Таким образом, Плеве, возвращаясь, был невидим ему и промелькнул мимо него неожиданно быстро. Сазонов схватился за бомбу, но было уже поздно.Эта первая неудача научила нас многому. Мы поняли, что семь раз примерь и один раз отрежь. V Мы условились собраться после покушения на Садовой, в ресторане «Северный Полюс». Я встретил еще на улице Боришанского. Я спросил его:— Послушайте, Абрам, вы убежали?Он поднял на меня свои большие, светлые глаза и промолчал. Я повторил свой вопрос. Он ответил:— Да, я убежал.— Какое право вы имели бежать?Боришанский в ответ ничего не сказал. Я долго смотрел на его спокойное, точно каменное, лицо. Наконец, я его спросил:— Почему же вы убежали?— Странно… Если за вами следят, что вы будете делать?— За вами следили?— Если бы не следили, я бы не убежал.— Слушайте, — сказал я, — товарищи могут подумать, что вы трус.Он долго медлил ответом:— Я не трус. Я должен был убежать. Каждый убежал бы на моем месте… И разве нужно было, чтобы меня без пользы арестовали?В это время вошел в ресторан Каляев. По его лицу было видно, что он очень взволнован. Иногда он мельком взглядывал на Боришанского. Наконец, он не выдержал:— Почему вы убежали, Боришанский?Боришанский посмотрел на него:— Что бы вы сделали, если бы шпионы вас окружили?Каляев ничего не ответил. Не могло быть сомнения, что Боришанский говорит правду. Оставаться же с бомбою на глазах у филеров значило губить и себя, и товарищей, и самое дело.Покушение не удалось. Жить всем членам организации в Петербурге не было цели. Швейцер в тот же день уехал с динамитом обратно в Либаву, Боришанский в Бердичев, Каляев в Киев, Покотилов в Двинск, где должен был ждать известий от нас Азеф. Я остался еще на день в Петербурге и вечером встретился с Сазоновым.Мы поехали с ним на острова. У взморья я, наконец, решился заговорить.— Слушайте, почему вы не хотели отъехать от дома Плеве?Сазонов обернулся с козел ко мне:— Почему?.. я надеялся, может быть, он опять поедет.— Но вы, ведь, знали, что этого не будет?— Эх… Ну, конечно…Он опустил голову. Через несколько минут он снова заговорил:— Стою я, бомбу на коленях держу… Жду… Знаете, ничего… только ноги похолодели…Он махнул рукой. Потом вдруг быстро обернулся ко мне:— Это я виноват.— В чем?— Да вот… в неудаче.Конечно, Сазонов был виноват менее всех, и я с гораздо большим правом, чем он, могу приписать неудачу 18 марта себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21