Слимак тряхнул головой и развел руками.— Будь что будет, — ответил он, — не продам.— Хоть будешь подыхать на соломе?— Хоть буду подыхать.— Так помогай тебе бог!..— Так помогай мне бог и безвинные муки его…Слимакова пошатнулась. Муж подхватил ее, обнял и почти дотащил до конюшни, где спали оба батрака Хаммера.Слимак усадил жену на порог, а сам застучал кулаками в двери.— Кто там? — спросил сонный голос.— Отоприте!.. Вставайте!.. — ответил мужик.Один из батраков отпер дверь.— Это вы, Слимак? — с удивлением спросил он, кутаясь в тулуп.— Ступайте к себе в колонию, мне тут надо уложить мою бабу.Батрак почесал всклокоченную голову.— Смеетесь вы, что ли?.. Да ведь земля эта уже не ваша…— А чья же?.. — в бешенстве заревел мужик и, схватив его за шиворот, вышвырнул во двор. — Вон пошли!.. — прибавил он, пропуская второго батрака, который с сапогами в руках сам поспешил уйти.Возмущенные тем, что их выгнали, немцы, ворча, стали одеваться. Слимак взял жену на руки и уложил на еще не простывшую постель. Женщина тяжело дышала.— Ну, теперь будете судиться! — сказал старший батрак. — Так нельзя обманывать людей. Старик вам поверил на слово и вызвал Кнапа, жене вашей обеспечил уход, вы договорились о продаже, а сами среди ночи удираете. Честный же вы купец!..— Это его Геде подбил, — вмешался второй батрак.— Нет, Геде не такой подлец, — возразил старший, — он не нарушит договора. Тут пахнет евреями. Наверное его подговорили Иосель с Гиршгольдом — два негодяя, которые всех нас пустили в трубу.Слимак в ярости захлопнул двери конюшни. Оба немца закричали:— Ты еще поплатишься за свое мошенничество!..— Всей твоей земли не хватит!..— Увидишь, как тебя надуют евреи!..— С голоду подохнешь, руку будешь протягивать на паперти!— Поцелуйте меня в… — огрызнулся Слимак.Батраки повернулись и ушли в колонию, грозя кулаками и ругаясь попеременно по-польски и по-немецки. Когда их сердитые голоса замолкли, Слимак вышел из конюшни и стал бродить по двору, прислушиваясь, не едет ли кто по дороге.«Ничего не поделаешь, — думал он, — придется звать какую-нибудь бабку да фельдшера…»Время от времени он приоткрывал скрипучую дверь и заглядывал в конюшню. Жена уже не хрипела, и ему показалось, что она спит спокойнее.Так он прошатался до утра. На заре он задал корму коровам, напоил их, а когда совсем рассвело, пошел в конюшню, решив немного поспать.Его поразило спокойствие жены. И, хотя глаза у него слипались и шумело в голове, он наклонился над ней и, собрав последние силы, стал осматривать. Потом дернул ее за руку, потрогал губы — она не шевелилась. Умерла и даже успела уже окоченеть.— Ну вот!.. — пробормотал мужик. — Эх… Все пошло к чертям!..Он затворился в конюшне, сгреб немного соломы в угол и лег. Через несколько минут он крепко уснул.Было уже за полдень, когда Слимак проснулся от света и крика. Он открыл глаза и увидел перед собой старуху Собесскую.— Вставайте, Слимак, вставайте!.. Жена-то ваша померла… Как есть померла…— А что я могу сделать? — ответил мужик.И, повернувшись животом вниз, еще плотней натянул на голову тулуп.— Гроб надо купить… В приход пойти, сказать…— Ну, и пускай говорят, кому надо…— Кому надо-то? — кричала бабка. — В деревне толкуют, что вас сам бог наказал за Овчажа да за сиротку… Немцы лютуют против вас — страшное дело! Толстый-то этот, мельник из Вульки, поссорился с ними и уехал… Иосель и то не велел мне сюда идти, говорит, что теперь вы платитесь за цыплят, которых прошлый год продавали дорожникам. Совсем он остервенился, я уж хотела варом ему плеснуть в зенки… Да поднимайтесь же, Слимак!.. — говорила бабка, дергая его за тулуп.— Эй!.. Отвяжись от меня, — отозвался мужик приглушенным голосом, — а то как двину ногой, так вся водка из тебя брызнет…— Ах ты безбожник! Собачий ты сын!.. Отступник от святой церкви!.. Да ты и вправду совесть потерял; вишь, валяется, когда родная жена ждет христианского погребения… Да опомнись, Слимак!— Поцелуй меня, знаешь?.. — заревел мужик и взмахнул ногой в воздухе с такой силой, что старуху ветром обдало.Бабка всплеснула руками и с воплем побежала в деревню…Слимак толкнул дверь и снова укрылся тулупом. Сердцем его овладело непреодолимое мужицкое упрямство; он был уверен, что погиб безвозвратно. Он не жаловался, ни о чем не жалел, но хотел лишь одного: заснуть и во сне умереть. Враги его прокляли, знакомые отступились, близкие сошли в могилу. У него не осталось никого и ничего; во всем мире не было руки, которая протянулась бы к нему в минуту отчаяния или подала воды, если бы в горячке его томила жажда. Спасти его могло одно лишь милосердие божье, но он уже в него не верил.Когда он так лежал, припав лицом к земле, чтобы не видеть трупа жены, солнце опустилось на западные холмы, из ближнего костела донесся вечерний звон, а в хатах бабы набожно зашептали «Ангел господень». Как раз в это время с горы по дороге спускалась какая-то черная сгорбленная тень. Она медленно шла прямо к хутору Слимака, с мешком на спине и с палкой в руках, в сиянии закатного солнца, словно ангел господень, ниспосланный к нему милосердным отцом в столь тяжкую для него годину.Это был Иойна Недопеж, самый старый и самый бедный еврей во всей округе. Он все делал и всем торговал, но никогда у него ничего не было. Жил он с многочисленным семейством в стороне от дороги, в маленькой хате; один угол в ней давно уже завалился, и над ним не было крыши, а в оконцах, забитых дощечками и заклеенных бумагой, лишь кое-где блестели осколки стекла.Иойна шел в деревню в надежде, что, может быть, Гжиб или Ожеховский пожелают отдать в починку кое-что из одежи или в крайнем случае найдется какое-нибудь поручение у шинкаря Иоселя, который охотно пользовался его услугами, но платил скупо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79