Через минуту их нагнало двое саней. В первых сидел один человек, во вторых — двое.— Вы не из этой деревни? — крикнул первый.— Из этой, — ответил Слимак.— Тут ряженые проезжали, они не к вам ехали?— Не к нам, а к пану.— Так, так… А арендатор Иосель дома?— Если не мошенничает где-нибудь на стороне, должен быть дома, — сказал Слимак.— А вы не слыхали, не продал еще ваш помещик имение? — послышался грубый голос из вторых саней.— Зачем ты болтаешь, Фриц!.. — прикрикнул на Фрица его спутник.— Затем, что ни черта не стоит все это дело, — сердито ответил грубый голос.— Эге, да это они! — пробормотал Слимак, всматриваясь в проезжих.Сани пронеслись мимо.— Видать, евреи, — сказал Овчаж. — Бородатые и говорят как-то чудно.— Первый — тот еврей, а эти двое — немцы из Вульки, — ответил Слимак. — Помню я их, они еще летом ко мне приставали.— У шляхты и гулянье не обходится без евреев, — заметил Овчаж. — Не успели проехать, а уж этот следом за ними тянется.— Как дым за огнем, — прибавил Слимак.Продолжая разговаривать, они доехали до ворот, где их поджидал Ендрек с фонарем. Мороз все крепчал, и они совсем заиндевели, пока не попали наконец в хату.Между тем сани с евреем и с двумя немцами из Вульки осторожно спустились в долину, проехали мост, с большим трудом поднялись на первый ярус холмов и остановились у корчмы. Тут до ушей приезжих донеслись обрывки музыки, а в глаза им ударило розовое пламя смоляных бочек, пылавших перед господским домом. Немцы вылезли из саней и вошли в корчму, оттуда выскочил шинкарь Иосель и вполголоса заговорил с одиноким седоком. Наконец, низко ему поклонившись, он велел вознице ехать в имение.Едва сани тронулись, из корчмы выбежал один из немцев с криком:— Эй! Эй!Сани остановились. Немец оперся на козлы и заговорил:— Ничего из этого дела сегодня не выйдет.— Почему? — медленно спросил еврей.— Они сейчас танцуют…— Ну и что же?— Шляхтич не оставит танцев для деловых расчетов.— Так продаст без расчета.— Или велит ждать несколько дней.— Мне некогда ждать, — ответил еврей. — Трогай! — приказал он вознице.В имении громче заиграла музыка, и в ответ ей в деревне завыли проснувшиеся собаки, застонал и засвистел ветер в старых деревьях вдоль дороги. Все медленней в гору поднимались сани, все чаще спотыкались лошади, все сильней стегал их кнутом возница, а седок его, подняв высокий бобровый воротник, думал.Во дворе пылали смоляные бочки, в открытой настежь кухне, казалось, вспыхивали бенгальские огни, стены дома излучали звуки вальса. У навесов и возле конюшен еще звякали бубенцы, кучера пререкались из-за мест для своих лошадей, забор со всех сторон облепили батраки, деревенские бабы и мужики, глазевшие на освещенные окна зала, где непрестанно мелькали силуэты танцующих. И над всем этим шумом, музыкой, блеском, над весельем и любопытством человеческим раскинулась зимняя ночь, а из темной ее глубины к дому подкатили сани; в них сидел, уткнувшись в бобровый воротник, неизвестный еврей и — думал.Скромный его экипаж остановился в тени, у ворот; седок вышел и усталой походкой двинулся к открытым дверям кухни. Он что-то сказал повару — тот не обратил на него внимания; тогда он подозвал судомойку — она повернулась к нему спиной; наконец, в кухню вбежал буфетный мальчик, приезжий схватил его за руку.— Вот тебе злотый, — сказал он, — а если приведешь сюда лакея Матеуша, получишь еще злотый.Мальчик остановился и с любопытством взглянул на еврея.— А вы разве знаете Матеуша?— Узнаю, ты только его приведи.Вскоре появился Матеуш.— Вот тебе рубль, — сказал приезжий, — а если вызовешь ко мне пана, получишь еще рубль.Лакей покачал головой.— Пан сейчас очень занят, — сказал он, — наверное, не выйдет.— Скажи ему, что его хочет видеть пан Гиршгольд по очень спешному делу. И еще скажи, что пан Гиршгольд привез ему письмо от отца пани. Вот тебе еще рубль, чтобы ты не забыл фамилию: пан Гиршгольд.Матеуш тотчас побежал в дом, но вернулся нескоро. Музыка в зале умолкла — он не возвращался; заиграли польку — его все еще не было; наконец он пришел.— Пан просит вас во флигель, — сказал он господину в бобрах.Пройдя вперед, лакей отворил дверь в комнату, где стояло несколько кроватей; некоторые из них были уже постланы на ночь и, видимо, предназначались для гостей.Приезжий снял дорогую шубу и, не выпуская из рук бобровой шапки, опустился на стул. Это был красивый румяный мужчина с каштановой бородой, в длинном сюртуке. Вытянув ноги, обутые в лакированные ботинки, и облокотившись на спинку стула, он глядел на пламя свечи, ждал и — думал.Полька окончилась; после короткой паузы из зала донеслись задорные звуки мазурки. В доме усилился шум и топот, время от времени долетали выкрики распорядителя танцев, а затем разнесся такой грохот, от которого, казалось, обрушится вся усадьба. Еврей равнодушно слушал, терпеливо ждал и — думал.Вдруг в сенях что-то стукнуло, загремело, дверь распахнулась, словно ее вышибли, — и перед посетителем предстал помещик. На нем был расшитый блестками и колечками плащ с красным воротником, красная шапка с павлиньим пером, широкие штаны в розовую и белую полоску и сапоги с подковками.— Как поживаете, пан Гиршгольд? — весело поздоровался хозяин. — Что это за спешное письмо от тестя?..Гость медленно поднялся со стула, важно поклонился и, достав письмо из внутреннего кармана, сказал:— Пожалуйста, прочтите.— Как?.. Сейчас?.. Но я танцую мазурку, пав Гиршгольд…— А я строю участок дороги, — возразил гость.Помещик прикусил ус, распечатал письмо и быстро пробежал его глазами.Шум в зале все усиливался, возгласы распорядителя танцев раздавались все чаще и становились все громче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79