— с удивлением спросила хозяйка.— Да, я.— Ну, входи скорей, а то холоду напустишь в хату.Странная гостья вошла и молча остановилась на пороге. Теперь можно было разглядеть на руках у нее ребенка, белого, как кость, с посиневшими губами; из-под рядна высунулась его ручка, тоненькая, как прутик.— Куда ты собралась в такую пору? — спросил Слимак.— Работу иду искать, — ответила женщина.Она посмотрела по сторонам, словно искала, где присесть, но, не найдя, отошла к дверям и села на корточки у порога, прислонившись к стене.— В деревне болтают, — говорила она глухим, хриплым голосом, — что у вас теперь деньги завелись. Я подумала, может, вам потребуется работница, вот и пришла…— Не надо нам работницы, — сказала хозяйка. — Живет у нас Магда, и той делать нечего.— Ты как же умудрилась без места остаться? — спросил Слимак.— Летом я ходила жать, а теперь никто не хочет меня брать с ребенком. Одну скорей бы взяли.В эту минуту вошел Мацек и вздрогнул от изумления, увидев Зоську.— Ты как сюда попала?.. — спросил он.— Работу ищу. Говорят, Слимак стал богач. Я и зашла; думала, может, возьмут меня в работницы. Да с ребенком и Слимак не берет.— О, господи, господи… — прошептал батрак при виде нищеты, еще горшей, чем его собственная.— Что-то ты уж очень причитаешь над ней, как будто совесть тебя грызет? — язвительно проговорила хозяйка.— Всякому жалко смотреть на такую нужду, — пробормотал Слимак.— А уж особенно тому, кто в этом виноват, — снова съязвила Слимакова.— Я не виноват, — ответил Мацек, пожимая плечами. — А все-таки жаль мне и ее и ребенка.— Так и бери ее, раз тебе жалко, — сердито сказала хозяйка. — А что, Зоська, отдала бы ты ребенка Овчажу?.. Кто там у тебя: мальчик или девочка?— Девочка, — прошептала Зоська, глядя на Овчажа. — Ей уже два года. — И прибавила: — Хочешь, возьми ее себе…— Куда мне ее? — ответил батрак. — Оно, конечно, жалко…— Хочешь, бери… Бери, бери ее, если хочешь… Слимак теперь богач, и ты богач…— Он-то у нас богач. По шесть рублей в одно воскресенье пропивает, — издевалась Слимакова.— Если вправду ты такой богатый, что по шесть рублей в одно воскресенье пропиваешь, так бери ее, — говорила Зоська все настойчивее.Она развернула рядно, взяла ребенка и положила его на мокрый земляной пол. Ребенок, казалось, стал еще бледнее, но не издавал ни звука.— Глупые это шутки, Ягна, — буркнул Слимак, оборачиваясь к жене.Зоська потянулась и вскочила на ноги.— Вот мне и легко, хоть один разок в жизни… — возбужденно проговорила она. Глаза ее дико горели. — Сколько раз я думала: «Ох, не вытерплю, брошу ее где-нибудь на дороге, а то и в воду…» Ты, если хочешь, бери ее… Возьми, возьми, только смотри береги, а то я, как вернусь да не найду ее, все зенки тебе выцарапаю…— Что ты болтаешь, взбесилась ты, что ли?.. — вразумлял ее Слимак. — Перекрестись!..— Пускай тот крестится, кто идет на смерть, а я пойду работать… Болтали, будто вы теперь богач… Я думала, может, потребуется вам работница, вот и зашла… А нет, так и не надо, пойду дальше…— Чего с дурой толковать! Садитесь ужинать, — прикрикнула хозяйка и в сердцах схватила горшок с огня.От резкого движения головешки рассыпались по всему полу, а одна упала наземь, прямо к босым ногам Зоськи.— Горит!.. Горит!.. Горит!.. — закричала Зоська, отскакивая к двери. — Все сгорит, хата сгорит и рига сгорит… Только Зоська убежит, в одной рубахе убежит и… в одной рубахе так и будет ходить до самой смерти…Как пьяная, она толкнулась в дверь, шатаясь, выбежала в сени, из сеней во двор, все повторяя: «Горит!.. Горит!..» Крик ее послышался за окном, потом в палисаднике, потом на дороге. Наконец, он затих, заглушенный шумом дождя. В хате на полу остался ребенок, худой и странно тихий.— Держите ее! — в бешенстве крикнула Слимакова. — Беги, Мацек!..Но Мацек не двинулся с места, зато поднял голос Слимак:— Что ты болтаешь? Кто побежит за помешанной среди ночи? Разве затем, чтобы черт башку ему оторвал?— Прикидывается помешанной, а сама дитенка нам подбросила, — ворчала хозяйка.— Чего тут прикидываться? Помнишь небось, когда она еще у нас жила, всякий раз к новому месяцу она словно порченая делалась. А теперь и вовсе рехнулась, как погорели они у Скшипа.— Она и подожгла.Слимак махнул рукой.— Кто это видел? На убогих-то все валят, а лихие люди пользуются.— А что ты будешь делать с этой приблудой? — вспыхнула хозяйка. — Может, думаешь, я буду кормить всякую найденку?— Ну вот, не за ворота ж ее выбросить? Да ты не бойся, придет за ней Зоська — не нынче, так завтра.— А не придет, ты эту найденку в волость свезешь. Не хочу я ни одной ночи держать у себя в доме такого ребенка, — выходила из себя хозяйка.— Куда ж ты ее денешь? — вскипел Слимак.— Я ее к себе возьму, в конюшню, — тихо проговорил Овчаж.Он подошел к порогу, неловко поднял ребенка с пола и, усевшись в углу на лавке, принялся его кутать и укачивать. В хате вдруг все затихло; потом из неосвещенной половины вынырнула Магда, за ней Ендрек и Стасек; они окружили Овчажа, разглядывая маленькую.— А уж высохла она, как щепка, — прошептала Магда.— И не шевелится, только все смотрит, — прибавил Ендрек.— Придется вам, Мацек, кормить ее из тряпочки, — снова сказала Магда. — Я найду вам чистенькую.— Садитесь ужинать, — позвала хозяйка уже не так сердито.Она посмотрела на ребенка — сперва издали, потом склонилась над ним и, наконец, коснулась пальцами его желтого, сморщенного личика.— Сука, а не мать! — пробормотала она. — Магда, — прибавила она громче, — налей-ка молока в чашку да покорми найденку, а ты, Мацек, садись ужинать.— Пускай Магда вперед поест, я сам накормлю сиротку, — сказал батрак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79