Ясь, однако, посчитал все это сном и снова упал на жесткую подушку.Утром, когда Ясь отправился в город за покупками, честный Ендрусь спустился в лавку, а остальные ученики засели за работу, пан Каласантий, в присутствии одного из подмастерьев, обыскал все сундучки на чердаке, чтобы найти следы вчерашнего преступления. Поиски продолжались почти час, но зато, без сомнения, увенчались успехом, ибо пан мастер, издавая возгласы удивления и ругаясь на чем свет стоит, поспешно спустился в магазин, чтобы сделать доклад жене.Здесь он застал Яся, только что вернувшегося из города. Увидев его, Дурский, не помня себя от гнева, схватил мальчика за руку и загремел:— А, вот ты, ворюга!.. Я тебя учил, я с тобой нянчился, как с сыном родным, а ты вместо благодарности обокрал меня… Погоди же!..Ясь остолбенел, а изумленная пани Дурская сердито закричала на мужа:— Да ты ошалел, старый?.. Что ты несешь?Мастер взял на тон ниже.— Я говорю понятно — он нас обокрал. Вот смотри, что я нашел в его сундучке!..И он показал жене подклеенную трехрублевку и две серебряные монеты в пять и в два злотых.Пани Дурская хлопнулась на стул.— Боже милостивый! — пробормотала она. — Какие теперь люди пошли двуличные!..Мастер снова повернулся к Ясю и повысив голос закричал:— Говори!.. Когда украл?.. Куда девал десять рублей?Ясь схватил мастера за руку и, глядя на него с отчаянием, заливаясь слезами, дрожа и рыдая при этом так, что мог бы смягчить даже каменное сердце, повторял:— Пан!.. Пан!.. Что вы говорите?.. Да неужели я взял бы у вас деньги?.. Я?!— Где десять рублей?.. — рявкнул неумолимый мастер, ударив его по лицу. — Признавайся, или отправлю в полицию!..Захлебываясь от плача, Ясь душераздирающим голосом крикнул:— Я не брал… честное слово!..И заломил руки.На толстом лице пани Дурской можно было прочесть сомнение и жалость, но ее неистовый супруг не имел привычки поддаваться подобным слабостям и, видя, что ни крики, ни побои не действуют, вдруг понизил голос на целую октаву и с нарочитым спокойствием сказал:— Ендрек!.. Позови городового.Честный парень не спеша удалился за дверь, а Ясь пришел в себя. Только теперь он осмыслил свое положение: его подозревают в краже!.. Промелькнули в памяти наставления матери, из глубины души поднялось отвращение к преступлению, и внезапно перед глазами встала картина, виденная несколько лет тому назад: солдаты ведут людей, закованных в цепи. Это были преступники, и таким-то теперь считают его самого!..У мальчика потемнело в глазах, зашумело в ушах… Ему послышался лязг кандалов и крик уличной толпы… Он бросился к дверям и выбежал на улицу…— Держи! — закричали ему вслед.Ясь шмыгнул в проходной двор, оттуда — на другую улицу и исчез в толпе прохожих.К полудню в магазине мастера Дурского собралось много народу. Были там ученики, подмастерья, соседи, и пан Каласантий двадцать раз подряд каждому рассказывал о том, как Ясь его обокрал, как утаил десять рублей и как, наконец, убежал из дому неведомо куда.В эту минуту вошел отсутствовавший до сих пор Паневка, видимо соскучившийся по работе, а может быть, и по Ясю.— Ага!.. Как поживаешь, пан Игнаций?.. Ну и хорошо же себя показал твой учитель!.. — вскричал мастер и снова со всеми подробностями рассказал ему о краже, об обыске, о недостающих десяти рублях и о бегстве Яся.Паневка слушал его, окаменев. Вдруг, обведя взглядом присутствовавших, он подался вперед. Глаза его приобрели зеленовато-желтый оттенок, а из-под бледных губ ощерились редкие, кривые зубы.Удивленный мастер прервал рассказ, по комнате пронесся смутный гул — и в ту же минуту Паневка кинулся на честного Ендруся и схватил его за горло.Славный парень посинел, повалился на колени и сдавленным голосом (хотя его и не спрашивали) прохрипел:— Я!.. Я!..Среди воцарившейся тишины отчетливо были слышны два шепота:— Когда ты подсунул деньги Ясю?.. — спрашивал подмастерье.— Сегодня ночью!.. — отвечал славный Ендрусь.— Как ты залез в кассу?..— Открыл отмычкой…— Где остальные деньги?..— У меня в жилете…Это был невиданно спокойный допрос и неслыханно быстрое признание. При последних словах Ендруся Паневка рванул его за жилет и выхватил из-за подкладки смятую десятирублевую бумажку.— Твои?.. — спросил он у мастера, бросая кредитку на прилавок.— Они, они самые! — ответил не на шутку испуганный Дурский.— Пусть же вас бог накажет… за ваше подозрение… вас и детей ваших!.. — крикнул Паневка.Потом, ни на кого не глядя, он вышел из магазина, а вслед за ним, разделяя его негодование, незаметно разошлись и остальные.В магазине осталось три человека: чета Дурских и честный Ендрусь. Мастер, который никогда не отличался избытком ума, теперь уж совершенно одурел. Он прошелся несколько раз по магазину, хмуря брови и прищелкивая пальцами, и, наконец, остановившись перед своей достойнейшей половиной, воскликнул:— Я знаю, что делать!Пани Дурская не очень-то доброжелательно поглядела на мужа, но неунывающий мастер продолжал:— Вот пойду сейчас и поищу их… и обоих приведу домой: Паневку и Ясека… Франя! Дай, милая, злотый…Пани Дурскую, как она потом сама уверяла, чуть не хватил удар при этих словах. Как сорвалась она с места, да как огрела муженька — рраз по левому уху, рраз по правому уху, — бедняга еле на ногах устоял!.. Не дожидаясь ни злотого, ни продолжения военных действий, он схватил шапчонку Ендруся, которая едва прикрыла ему макушку, с великой поспешностью выбежал вон и остановился только в пивной — утолительнице печалей всех обиженных судьбой. А пани Дурская тем временем горестно причитала:— Ах, несчастная я сирота!.. Ах, зачем я связалась с этим бездельником!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31