Паневка слыл большим оригиналом. Не было у нею ни ума, ни образования, но по какому-то странному инстинкту он тянулся к тем, кого считал выше себя, и старался им подражать. К несчастью, идеалы Паневки были более чем скромными. Один из его кумиров причесывался на прямой пробор и носил перчатки кирпичного цвета, и вот пан Игнаций с некоторых пор не признавал иных перчаток и иной прически. Другой внушил ему уважение своей силой и скандальной славой; Паневка тотчас пожелал равняться по нему: налетел на здоровенного верзилу, был позорно избит и в довершение отсидел несколько дней в участке.Дурский любил приговаривать «сударь мой» я мог выпить в один присест до двадцати кружек пива; Паневка тоже говорил «сударь мой» и пропивал весь заработок. Услышав однажды, что кто-то съел дюжину крутых яиц, наш идеалист решил проделать ту же штуку и поплатился воспалением кишок, от которого оправился только через несколько месяцев.Ясь произвел огромное впечатление на эту неразвитую и стремительно рвавшуюся к лучшему душу. Паневке захотелось подражать и ему. Ясь был красив, и пан Игнаций целые часы проводил перед зеркалом, исследуя, насколько он, со своим здоровенным носом, толстыми губами и широкими скулами, похож на славного мальчугана. У Яся были короткие волосы, и Паневка тотчас остригся чуть ли не наголо, отчего стали еще заметней его большие, торчащие уши. Ясь обращался к Дурскому, называя его «пан», — Игнаций тоже начал говорить «пан» и «пани», вместо прежних «пан мастер» и «пани хозяйка». Но эти нововведения так плохо ему удавались, что все над ним, беднягой, посмеивались, а Яся пан Каласантий выдрал за уши.«Ищите царство божие», — сказал господь; Игнаций искал его, но обрести не мог. Он чувствовал, что крутые яйца не придали ему совершенства, а подстриженные волосы не помогли сделаться похожим на Яся. По правде говоря, он даже толком не знал, какие именно качества так привлекали его в этом мальчике.Оставшись однажды наедине с Ясем, Паневка спросил:— Видал ты когда-нибудь на свете честного человека? Но такого, чтоб — ни-ни?..— Ого! — утвердительно ответил Ясь.— Кто ж это такой?— Да пан Анзельм и… моя мама… — добавил он тише.— Что же они такого сделали?..— Они все хорошо делали!.. — ответил мальчуган.«Все хорошо делали!» В том-то и загвоздка. Паневка тоже хорошо делал свою портняжью работу, но какие еще бывают хорошие дела, не знал. Сначала он даже хотел спросить Яся: что значит «хорошо делали»? Но потом спохватился, — он как-никак подмастерье, а Ясь всего лишь ученик, — и оставил его в покое. С той поры, однако, его словно точило изнутри; что бы Паневка ни делал — одевался, кроил, пил, — он постоянно думал об одном: что значит поступать хорошо, но так — чтоб ни-ни!.. Он был подобен земле, которая жаждет небесной росы.Однажды Паневка услышал, как Ендрусь говорил ученикам:— Подлый Ясек портит нам дело! На чай от клиентов не принимает, а если что выторгует на мясе, так отдает хозяйке! Подлиза!Молния озарила темный разум Паневки; он почувствовал, что отдавать хозяйке деньги — это, должно быть, и значит совершать хорошие поступки.На следующий день, в воскресенье, Паневка (он жил отдельно от Дурского) решил навестить Яся. Он нашел его на чердаке, который служил ученикам спальней.Поговорили о том о сем, беседа что-то не клеилась. Вдруг подмастерье спросил:— Почему ты не берешь себе сдачу… Ну, то, что выгадываешь на покупках, дурачок?.. Завелись бы хоть какие-нибудь деньжонки в кармане…— Я не хочу воровать! — с возмущением возразил Ясь.— Дурачок! дурачок! — бормотал Паневка, стараясь не выдать своего смущения. — Если что выторгуешь в лавке — оно твое.— Э, нет, не так! — ответил Ясь. — Если нужно скрывать, значит это плохо.Игнаций подпер свою большую голову ладонью и после долгого молчания спросил:— Ну, а когда кто-нибудь берет, к примеру, пуговицы, иглы, нитки, либо там бархату лоскут, это тоже плохо?..— Конечно! Ведь это воровство.Подмастерье вскочил, как ошпаренный, и быстро прошелся несколько раз по чердаку; потом заговорил:— Глупости! Уж иголками и нитками-то из мастерской можно попользоваться, все-таки тебе работа на сторону дешевле обойдется, и можно сходить когда на Прагу, а когда в театр. А не брать, так ничего и не заработаешь, да еще другие работники дураком назовут. Что тебе с того, если у мастера лишний кусок подкладки останется или там сукна?— Я буду знать, что поступаю хорошо… А другие пусть говорят, что хотят! — коротко ответил Ясь.Новая вспышка молнии озарила Игнация. До сих пор он считал хорошим только то, что люди хвалят; теперь он узнал, что есть и другой, высший критерий: уверенность в том, что ты поступил хорошо. Нельзя сказать, чтобы он никогда об этом не слыхал; но сегодня, под влиянием милого ему Яся, Паневка впервые почувствовал и понял значение этого высшего критерия.С тех пор его словно подменили, и вскоре пан Дурский обнаружил, что в мастерской стало уходить меньше материалов.В следующее воскресенье пан Каласантий снова отправился «по делам», а пани Каласантова снова послала Яся на розыски мужа. Мальчик пошел в пивную и за знакомым столиком увидел Паневку и Дурского, которые отчаянно спорили с каким-то незнакомым господином.— Держу пари на десять кружек пива, что это правда! — в запальчивости кричал мастер.— Согласен! — с усмешкой сказал незнакомец.В этот момент пылающий взгляд Дурского упал на Яся, и он воскликнул:— Вот кто нам скажет!.. Это парень с образованием!.. Ну, говори сейчас же, только не ври, — можно доехать до Америки на лошадях?— Ну, где там! — смело ответил Ясь. — Ведь Америка лежит за Атлантичес…Он не закончил, потому что мастер схватил его за шиворот и вытолкал за дверь, ворча:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31