Я к вашим проектам всегда питал сочувствие, и если бы не… Ну, да вы ведь знаете, что такое женская осторожность! Вы, надеюсь, не рассердитесь на мою Амелию, если я скажу, что это она больше всего мешала нашему взаимопониманию. Но вчера я ее окончательно обезоружил. Вы человек удачливый, вам везет, а это много значит в деловых отношениях.
Владислав выходил уже, когда Вельт крикнул вдогонку:
— Одну минутку!.. Знаете что… Давайте будем с вами на «ты». Между друзьями и компаньонами — никаких церемоний — таков мой принцип, Владик!
Дома Владислав нашел несколько визитных карточек от друзей, которые еще вчера не помнили его, и несколько просьб о помощи от бедных людей, которые, видно, чудом успели проведать о его богатстве.
— Вот она, натура человеческая! — сказал он иронически.
— Но ты все-таки помоги этим беднякам, Владик. Кто знает, может, и они уже давно истратили свой последний рубль, — заметила Эленка.
Владислав обещал им помочь; смеясь, описал он ей сердечный прием у Вельта, показал деньги и сообщил, что в пятницу вечером должен ехать в Краков.
— Это значит послезавтра! — шепнула Эленка, бледнея. — Мне будет так грустно…
Он обнял ее, и больше они о поездке не говорили.
На следующий день он сказал, что снял новую квартиру.
— На Краковском, пять комнат с передней и кухней, за восемьсот рублей.
— Нам тут было так хорошо! — ответила Эленка. — О!.. Увидишь, не будет нам счастья на новой квартире…
— Кроме того, — продолжал муж, — мы обзаведемся изящной мебелью, лакеем, горничной и хорошей кухаркой.
— А как же с Матеушовой?
— Действительно… Ладно, мы еще о ней подумаем.
Наступил день отъезда, ветреный, хмурый, слякотный, Вильский был задумчив. Эленка вздыхала. Оба не притронулись к обеду и тревожно ждали вечера.
Около восьми Эленка сказала:
— Я провожу тебя к поезду, хорошо?
— Зачем же, ангел мой, еще простудишься.
В девять к воротам подкатил экипаж.
Владислав медленно надел пальто, взял саквояж. В комнате царило мертвое молчание.
— Недели через две я вернусь, — сказал он глухо.
— Вернешься?.. — шепнула Эленка, кладя голову ему на грудь.
Неожиданно что-то шершавое коснулось руки Вильского. Это старая Матеушова поцеловала его.
Он поспешно вышел за дверь, но, едва спустившись на несколько ступенек, остановился. Ему казалось, будто что-то сковало ему ноги. С минуту помедлив, он вернулся наверх, охваченный сильным волнением. Эленка, еще стоявшая в передней, упала ему на грудь и горько заплакала.
— О, не забывай меня! — еле выговорила она, рыдая.
Он снова ушел; на этот раз Эленка выбежала за ним.
— Владик!
— Да, что?
Она опять бросилась ему на шею, страстно обняла и прошептала:
— Не забудешь? Вернешься?
Сидя в коляске, он еще раз посмотрел вверх и увидел отдернутую штору в окне второго этажа, а рядом какую-то тень.
— О, не забывай меня…
Улицы заволокло туманом. Фонари отсвечивали красным; кругом раздавались шаги прохожих и стук колес.
«Не забудешь?.. вернешься?..» — шептало эхо.

Вильский приехал на вокзал взволнованный и раздраженный. Отдав багаж носильщику, он без оглядки прошел прямо в зал первого класса.
Там было всего несколько человек, все чужие лица. Это его успокоило. Он перевел дыхание, как человек, избежавший большой опасности, и мысленно еще раз простился с Эленкой.
В эту минуту послышался голос Вельта:
— Чудесно! ты, значит, тоже здесь?
— Как видишь.
— Представь себе, моя Амелия тоже едет. Я посылаю ее в Краков по одному делу, где требуется… ну, сам знаешь что… То, что только она может сделать.
Пани Вельт была не в духе и молчала.
Вильский пошел за билетом. Когда он вернулся, банкир сказал со смехом:
— Нет, что значит женщина! Третьего дня согласилась поехать, сегодня весь день капризничала, а сейчас заявляет, что боится простуды и предпочла бы отложить на завтра.
— Что ж, пожалуй, и стоило бы, — холодно ответил Вильский. — Жаль, что ты меня не познакомил со своим делом, я бы его уладил.
— Куда тебе! У тебя голова забита твоими миллионами, а мое дело требует внимания и хладнокровия. Нет, только она может его уладить.
Прозвенел звонок, пассажиры стали занимать места. Вдруг кровь горячей волной ударила Вильскому в голову: между складок длинного, до земли, платья он различил стройную маленькую ножку пани Вельт…
При виде этой ножки он позабыл о жене, о своем волнении и о неприятном чувстве, которое только что испытал.
— Садись же, Владислав! — крикнул банкир.
Кругом раздавались возгласы провожающих, поезд тронулся, но Владислав ничего не замечал. Он с трудом переводил дыхание.
— Оригинальное положение! — проговорила вдруг пани Вельт. — Сейчас я видела Свеготницкого и уверена, что завтра же вся Варшава будет болтать, будто мы с вами совершили побег в присутствии и с разрешения моего мужа.
— Ну, и какое нам до этого дело? — отозвался Вильский, пронизывая ее пылающим взглядом.
— Вам нет дела, мне — есть! — многозначительно ответила она.
— Как бы там ни было, факт остается фактом, и раз уж так…
Взгляд Амелии заставил его замолчать. Только теперь он заметил, что они одни в купе.
Наступило долгое молчание; пока оно длилось, пани Вельт с равнодушным видом глядела в окно, а Вильский… утратил остатки самообладания.
Нечаянно он уронил перчатку, она упала к ногам пани Вельт. Нагнувшись за ней, он рукавом слегка коснулся ботинка своей спутницы. Тогда он почувствовал, что мускулы его тела превратились в раскаленные стальные пружины, что грудь его вот-вот разорвется, что собственное дыхание сжигает его. Он поднял глаза на Амелию и подумал: будь они сейчас разделены стеной штыков, он раскидал бы их, как охапку тростника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13