— А, шалунья, а, негодница!.. — говорил сидящий в окне обладатель пенковой трубки, — так ты дедушку толстяком обзываешь, а? Проси сейчас прощения!
— Ну, прошу прощения, дедушка, пожалуйста, прости, только… дедушка даст канарейке семени?
— Дам, только поцелуй…
Раздался звук поцелуя.
— А гороху голубкам дедушка даст?
— Дам, только поцелуй.
Раздался второй и третий поцелуй, и оба столь громкие, что старый прохожий даже приостановился, прислушиваясь, под самым окном.
— А гречневой крупы моим курочкам дедушка даст? Даст?
— Отчего не дать? Только поцелуй…
— Курам, — шепнул старик на улице. — У Костуси были куры, но подохли!..
— А сливок Азорке дедушка позволит дать?
— О! Это уж прихоти!.. — возмутился дедушка. — Вот уж этого не дам, не дам!
— Дай, дедушка, сливок Азорке, — просила девочка, обнимая руками его шею.
— Моя Элюня, мое дитятко, уже так давно не пила сливок! — прошептал старик под окном.
— Дай, дедушка, Азорке… он так плохо выглядит! — кричала девочка, все крепче обнимая и все крепче целуя дедушку, который отбивался, размахивал чубуком и вообще притворялся страшно возмущенным.
— Моя Элюня… такая маленькая… так плохо выглядит и кашляет, — пробормотал старик на улице.
И в тот же момент почувствовал, как что-то упало ему на голову: он поднял руку и обнаружил на своей шапке огромную, еще горячую пенковую трубку.
— Спасите! — закричал дедушка из бельэтажа, — пропала моя трубка!
И высунулся из окна столь энергично, словно намерен был вместе с вишневым чубуком, узорчатым шлафроком и вышитой шапочкой разбиться о ту же мостовую, на которую низринулась его любимая вещь.
— Здесь трубка, здесь! — отозвался старик снизу, показывая неповрежденную трубку.
— Моя трубка цела!.. Вандзя!.. Смотри, жива и здорова… упала и не разбилась! Этот господин так любезен; Вандзя, пригласи господина, приведи господина с моей трубкой, — говорил с лихорадочной поспешностью проворный старичок.
Девочка быстро сбежала вниз и, сопровождая каждое слово книксенами, пригласила незнакомца наверх.
— Это пустяки!.. Пустяки… — шептал смущенный старик. — Очень приятно… Не за что!
— Вандзюлька! Вандочка! Не пускай господина, зови к нам; а если сам не пойдет, принеси его! — командовал из окна порывистый дедушка.
Трудно было сопротивляться столь решительно сформулированному приглашению; не удивительно, что бедный старик и миленькая девочка, обменявшись еще несколькими поклонами, вошли наконец в ворота.
Убедившись, что его желание исполнено, дедушка отступил от окна и вошел в зал, чтобы принять там гостя с надлежащими почестями.
В первый момент он сел в кресло, однако оно ему, видимо, показалось неудобным, ибо он тотчас перебрался на диван, с него на стул, а посидев на нем секунды три — снова вернулся в комнату, где были открыты окна.
Глядя на эти эволюции, самый незоркий наблюдатель мог бы без труда обнаружить, что у круглого, румяного и непоседливого старичка весьма короткие ноги и что заостренный янтарь вишневого чубука гораздо дальше отстоит от земли, чем лысая голова и вышитая шапочка подвижного курильщика.
Дверь зала скрипнула, и в ней показался гость в сопровождении Вандзи, которая перебрасывала с ладошки на ладошку еще горячую трубку и дула на нее, строя забавные гримаски. Пришедший старик приостановился в дверях, застенчиво оглянул квартиру и, увидев в боковых дверях край узорчатого шлафрока и изрядный кусок вишневого чубука, неловко поклонился.
— Просим, просим! Спаситель, благодетель! — кричал пузатенький хозяин, семеня навстречу гостю. — Моя почтеннейшая четверговая и погаснуть не успела! — прибавил он, принимая из рук внучки огромную трубку и водружая ее на чубук, который тотчас же принялся сосать.
Пришедший бедняк смущался все больше.
— Ах, правда, имею честь представиться. Это вот я, старый Клеменс Пёлунович, а это моя внучка, Ванда Цецилия Пёлунович, — говорил дедушка, особо подчеркивая фамилию девочки.
— А я Гофф, Фридерик Гофф, — ответил гость.
— Очень приятно! — говорил хозяин. — Прошу вас присесть. Вандзюня, посади гостя в кресло.
И это поручение, с непрерывными приседаниями, было выполнено.
— Гей! Янек! Налей-ка там воды в душ. Вандзюлька, займи гостя. Чистая совесть, любезный мой господин Гофф, душ и гимнастика — вот первейшие условия счастья на земле. Простите, но я принужден на минуту выйти, так как слишком взволнован: моя трубка упала вниз и даже не погасла!.. Янек! Воды!
Сказав это, старичок убежал в свою комнату и запер за собой дверь. Одновременно с другой стороны туда вошел кто-то еще, вероятно Янек с требуемой водой. В зале остались Вандзя и гость, беспокойно ерзающий в кресле.
— Вы, наверно, не из наших краев? — начала разговор девочка.
— Отчего же, я здешний, — ответил Гофф.
— Что? Что? — спрашивал дедушка из другой комнаты, откуда доносились отзвуки гидравлических процедур.
— Этот господин говорит, что он из наших краев, — ответила девочка, на полтона повышая голос. — И далеко вы, сударь, живете? — прибавила она.
— А вон там, по другую сторону улицы. Вон тот участок, что отсюда виден, а на нем домик… это мои.
— Вон тот оранжевый?
— Да-да.
— Дедушка! Этот господин живет в том оранжевом домике, что виден из окна.
— Подумать только! — удивлялся в другой комнате дедушка.
— А пруд рядом тоже ваш?
— Мой.
— И рыбки там есть?
— Вот уж, право, не знаю! — ответил смущенный гость.
— Что? Что? Вандзюлька? — спросил дедушка.
— Этот господин говорит, дедушка, что не знает, есть ли рыбки в пруде.
— Смотри-ка! — воскликнул дедушка, продолжая свои водные упражнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34