— Напротив, если она сама пожелала этого, он может даже оказать спасительное действие на ее нервную систему.— А как она? Неужели безнадежна?Доктор высоко поднял брови.— Поверьте, пани, у природы есть средства, о которых мы еще понятия не имеем.Из этих туманных фраз баронесса заключила, что надежды больше нет, и, послав третью телеграмму пану Яну, заперлась у себя.В доме и деревне распространилась весть, что Анелька совсем плоха.Ночью на станцию послали за паном Яном самый лучший экипаж баронессы. А в десять часов утра приехал ксендз.Анельке сказали об этом и надели на нее чистое белье.Ее все занимало — и надетая на нее вышитая кофточка, и то, что прислуга ходит на цыпочках, и слезы тетки, и ужас Ягны. Удивительно приятно было думать, что она будет исповедоваться и умрет как взрослые!Тетка заметила, что девочка сегодня спокойнее и совсем перестала бредить. И она сказала Анельке, что с минуты на минуту приедет отец.— Да? Это хорошо, — отозвалась Анелька.Перед исповедью лекарь опять осмотрел больную, измерил температуру и задумался. Он велел ей давать почаще крепкое вино, опустить шторы, так как яркий свет резал ей глаза, — и ушел в деревню навестить нескольких пациентов. Тетка Анна придвинула к кровати кресло и подложила Анельке под спину подушки, чтобы она могла сидеть.— Знаете, тетя, мне сегодня ночью снилось небо. Там море — как зеленое золото, а на море острова тоже будто из золота, но это только издали так кажется, а вблизи на небе все такое же, как у нас на земле: и деревья там, и лужайки, и цветы, как у нас, только еще лучше. В одном саду гуляла мама, а перед ней бегал Карусик… И оба такие красивые! Я их звала, но они не слышали. А потом я проснулась.— Успокойся, детка, и прочитай молитву, — просила тетка, заметив, что разговор утомляет Анельку и на щеках у нее запылал яркий румянец.На пороге открытой двери появился старый ксендз в белом стихаре. Анельке вдруг стало жутко.— Уже? — вскрикнула она. — Ой, как страшно! Почему здесь так темно?— У тебя же глазки болят, вот доктор и велел опустить шторы, — шепнула тетка.— Они уже не болят. Отворите хоть одно окно! А то мне кажется, что я лежу на кладбище, в той часовне, где похоронены дедушка и бабушка.— Откройте окна! — сказал и ксендз, садясь у кровати.Заскрипели шторы, и яркий дневной свет залил гостиную. Тетка вышла, закрыв рукой глаза, а ксендз зашептал что-то по-латыни. За окном вторили ему шелест ветвей и птичий гомон.— Молись, дитятко, — сказал ксендз.— Как там хорошо! — прошептала Анелька, указывая на сад. — Боже мой, боже, увижу ли я еще наш дом… и мамочку?Потом она стала бить себя в грудь и посмотрела на ксендза, ожидая его вопросов.— Ты исповедовалась на страстной, дитя мое?— Да.— Это хорошо. Надо исповедоваться хотя бы раз в год. А в костел ходила каждое воскресенье?— Нет.— Так, верно, молилась дома?— Не всегда, — сказала Анелька, потупившись. — Иногда я в воскресенье бегала по саду и играла с Карусем.— Играть в праздник можно, но надо и помолиться. А по утрам и перед сном ты каждый день читала молитвы?Анелька задумалась.— Один раз я вечером не молилась.— Отчего же?— Я долго сидела около мамы и заснула в кресле. — И она добавила с дрожью в голосе: — В тот вечер у нас дом сгорел. Может, это за мои грехи? — Она робко посмотрела на ксендза.Ксендз был смущен.— Не знаю, дитя мое, — сказал он. — Но думаю, что нет. А родителей ты слушалась? И охотно делала все, что они велели?— Нет, — шепотом призналась Анелька. — Папа мне не позволил разговаривать с Гайдой, а я разговаривала…— Это нехорошо. Родителей надо всегда слушаться, потому что они ничего не запрещают без причины. А о чем же ты разговаривала с этим человеком?— Я его попросила, чтобы он не бил свою дочку… она такая маленькая.— А, вот оно что!.. Это хорошо, дитятко, но родителей все-таки надо слушаться. А имя божие не поминала всуе?— Поминала.— Неужели? А зачем же?— Я просила бога, чтобы он прислал отца домой. А потом — чтобы маму…— Ага… — Ксендз достал из кармана фуляровый платок и высморкался.— Больше ничего не припомнишь, дитя мое?— Ничего.— Теперь бей себя в грудь и говори: «Господи, помилуй». А в покаяние прочитай один раз молитву за спасение всех грешных душ.Старый ксендз дрожащим голосом пробормотал над Анелькой латинские слова и почти выбежал из гостиной, чтобы ни с кем не встретиться.В тот же день, когда молодой лекарь возвращался из деревни в усадьбу, мимо него стрелой промчалась карета, запряженная четверкой лошадей. Лекаря словно что-то толкнуло, и он прибавил шагу.«Это, должно быть, отец больной девочки, — подумал он. — Только бы он сразу не ворвался к ней, а то испортит мне все дело».И он рысью помчался к дому.Карета все же значительно его опередила. Едва она остановилась у крыльца, пан Ян выскочил, сердечно поздоровался с хозяйкой дома, вышедшей к нему навстречу, и попросил, чтобы его сейчас же провели к дочке.— От нее только что ушел ксендз, — предупредила баронесса.Пан Ян задрожал.— Проводите меня к ней, я хочу увидеть ее, пока она жива… Судьба ставит у меня на дороге одну могилу за другой…Тетка Анна поспешила к Анельке, за ней в гостиную вошли пан Ян и баронесса.— Вот я и приехал. Я здесь, деточка! — воскликнул нежный отец, подбегая к кровати.Анелька обрадовалась, хотя не так сильно, как боялся лекарь.— Хорошо, что ты приехал, папа. Нам было так плохо…Пан Ян обнял ее и стал целовать.— Я знаю, что вам плохо жилось на этом проклятом хуторе. Я уже продал его. Слава богу, что добрая пани Вейс…— Вейс? — переспросила Анелька, широко открыв глаза.В памяти ее всплыл подслушанный когда-то разговор отца с Шмулем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55