— Мне насчет продажи ничего не известно, — сказала она. — Вот через два-три дня вернется муж, тогда с ним поговорите. Жаль, что вы так долго тянули и не подписывали…— Мы и сами теперь не рады, — отозвался Гжиб. — Да ведь пан нам ничего не говорил, словом за все время не обмолвился… А мы ради мира и согласия готовы и по три с половиной морга взять.— Э… даже по три! — вставил молчавший до тех пор Ян; он, стыдясь своего колтуна, укрывался за колонной.— Так, стало быть, вы, вельможная пани, похлопочете за нас перед паном? — спросил Олеяж.— Ну конечно. Как только он приедет, я с ним поговорю, скажу, что вы уже согласны подписать…— Согласны, согласны! — хором подтвердили делегаты, а Ян добавил:— Швабам мы только для могилы земли дадим, на это не пожалеем, хоть бы и даром. А со своим швабским хозяйством пусть не лезут сюда, на нашу землю!Делегаты опять отвесили поклоны и приложились к ручке пани. На обратном пути они снова завернули к Гайде, и теперь Ян высказался первый:— Сдается мне, люди, что помещик наш что-то хитрит — видите, даже жене не сказал, что продает имение. А ведь оно ей от отца досталось. Старики-то помнят, что землею здесь владели всегда не его, а ее отец и дед.— Дело скверно! — пробормотал Олеяж.— Да, видно, что так, — продолжал Ян. — Если он родной жене про это не заикнулся и потихоньку с швабами сговаривается — значит, хорошего не жди! Они его вокруг пальца обведут, и ему уже не отвертеться от продажи, хоть бы он и хотел.— Холера! — выругался Гайда.— А может, нам самим к нему в город съездить? — предложил Гжиб.— Ни к чему это! — запальчиво возразил Гайда. — Уж если он надумал продавать, так и продаст, — разве что немцы сами купить не захотят. Знаю я его! Он меня двенадцать лет на работу не брал, хотя ему не раз до зарезу нужно было!Ушли озабоченные мужики, а Гайда все еще стоял перед своей хатой. Только когда они уже дошли до деревни, он побрел к панским службам.За садовой оградой кусты были так облеплены воробьями, что казались серыми. Гайда осмотрелся и, убедившись, что никто его не видит, швырнул в кусты полено.В тот же миг туча воробьев с громким шумом снялась с места, пролетела у него над головой и спустилась на крыши амбара, конюшни и хлева.Гайда тихо рассмеялся. Пошел дальше и опять спугнул птиц с кустов. Эти тоже целой стаей взлетели на крыши дворовых строений.— Не продашь ты ничего! — проворчал Гайда, грозя кулаком в сторону панского дома.Он прошел через сад, везде пугая воробьев. И когда они перелетали на крыши, он, скаля зубы, твердил про себя: «Не продашь, нет!» А вернувшись домой, отыскал в чулане большой кусок трута и положил его на теплую еще печь для просушки. Глава десятая Догадки матери. Снова воробьи После отъезда хозяина дома и гувернантки в усадьбе стало еще мрачнее. Эконом, человек холостой, ночью собрал свои пожитки и удрал, даже не простясь ни с кем. Лакей, давно уже заявивший, что уходит, теперь не вылезал из шинка и пропивал свои вещи. Батраки по целым дням бездельничали, жалуясь на то, что хозяин вот уже три месяца им не платит. Если бы те, кто подобрее, сжалившись над бессловесной скотиной, не подбрасывали ей горсть-другую сечки и не выгоняли к колодцу на водопой, животные все околели бы от голода и жажды.Два-три раза в день приходила девушка из буфетной, подметала комнаты пани, подавала обед или самовар, приносила воду для мытья — и только ее и видели! Ни Анелька, ни ее мать не смели требовать большего, зная, что прислуге давно не плачено и кормят ее плохо.Анелька с утра до вечера ухаживала за матерью и Юзеком, даже ночевала в их комнате.Мать лежала в постели или сидела в кресле и обычно читала какую-нибудь книгу, а молчаливый и вялый Юзек забавлялся всем, что попадалось ему под руку. Анелька же, помня наказ гувернантки «учись!», соблюдала прежнее расписание и сама себе задавала уроки. Отметив в учебнике «отсюда и досюда», она учила все наизусть и отвечала урок перед пустым стулом гувернантки. Так она изучала историю, географию, грамматику. Но без замечаний учительницы, похвал и отметок в дневнике учиться стало совсем не интересно.Часто, когда Анелька занималась, из соседней комнаты раздавался звонок. Девочка бежала туда, крича уже издали:— Сейчас! Иду, мама!— Это я звонила лакею, ma chere, чтобы подал молока…— Лакея нет, мамочка…— Ах правда, я забыла… Наверное, сидит в корчме…— И молока нет, коровы сегодня не доены…Пани заливалась слезами:— Боже, боже! Что этот Ясечек со мной делает!.. Как ему было не совестно уехать в такое время! Прислуга избаловалась, в доме голод, и если бы кухарка из жалости не готовила нам обед, мы все умерли бы…Поплакав, она опять погружалась в чтение, а Анелька уходила заниматься. Но через какие-нибудь четверть часа снова раздавался звонок, девочка бежала к матери, и повторялась та же сцена с небольшими вариантами.Любимым развлечением Анельки было кормить воробьев и играть с Карусем.К окошку в мезонине три раза в день стаями слетались птицы. Им уже было тесно на карнизе, и те, кто посмелее, влетали в комнату. Забияки клевали соседей, сильный сталкивал слабого. А какой поднимался писк и чириканье! Как торопливо они клевали корм, как вертели головками, прыгали, трепыхали крылышками… Трудно было даже уследить за их движениями, такими быстрыми и легкими.Каруся Анелька учила «служить». Ставила его у стены с палкой под лапкой. Песик сначала вытягивался в струнку, но постепенно, поднимая зад, съезжал на пол. Сколько ни уговаривала его Анелька, он не хотел вставать. Где там! Он ложился на спину, задирая кверху все четыре лапы, и лежал бревном. Анельку это частенько сердило, но стоило ей посмотреть на его славную мордочку и лукавые глаза — и она не могла удержаться от смеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55