это был секрет Полишинеля, бестелесная гербовая печать. Но уже назревала насущная необходимость в свадьбе, и в то же время страсть герцога к куртизанкам начала увядать. Его утомили собственные капризы; я понимал, что когда-нибудь, рано или поздно, он точно так же устанет и от меня. Поэтому, в последний день своего сорокового года, я взял в руки перо и бумагу. Пришло время найти герцогу жену.
13. Annus Mirabilis
– А теперь скажите мне честно, как другу, – этот портрет правдив?
Я пожалел, что задал этот вопрос: лицо Майринка окаменело, выдав тем самым, как сильно задела его эта фраза.
– Можешь поверить мне на слово, – сказал он, – если не доверяешь портретисту.
– Я верю вам, герр Майринк.
– Если эта картина и искажает ее красоту, то виной тому только художник, не сумевший ее передать в полной мере.
Я снова глянул на портрет в медальоне. Элизабета Збинек, маленькая, как фея, смотрела на меня из хрустального дворца. Это была фигуристая девушка восемнадцати лет, с миндалевидными глазами, римским носом и рассыпанными по плечам золотыми локонами. Но какова она? – думал я. Скромна ли? Почтительна ли?
– Насколько я могу судить о таких вещах, – сказал Ярослав Майринк, – ее добрый супруг не будет разочарован.
Успокоившись по этому поводу, мы перешли к более существенной теме: приданому невесты. Оно как нельзя лучше соответствовало вкусам герцога.
– А ее семья получает имя и земли для ее детей. Сейчас у нас принято, – мрачно сказал Майринк, – отправлять своих отпрысков за пределы неспокойной Богемии.
Элизабета Збинек, младшая дочь Бедржиха Збинека, пражского придворного, выросла в обществе испанизировавшихся чехов, высшей знати. Лето она проводила с дочерьми Поликсены и Зденека Лобковичей (баварского канцлера) в их замке в Рауднице, так что помимо обычного в тех местах чешского и немецкого она владела еще и испанским.
– Она порядочна, благонравна и богобоязненна, – с угасающим пылом твердил Майринк. – В ней нет бунтарской гуситской крови. Ну, ты понимаешь, о чем я.
– Прекрасно понимаю, – подтвердил я, наполняя бокал старика.
Для проведения переговоров мы встретились в Дрездене, на нейтральной территории. Должно быть, Ярослав Майринк чувствовал, что это его последняя поездка: уже не имперского агента, но свата, уполномоченного торговать именем и приданым. Он сильно сгорбился, став почти одинакового со мной роста. Когда мы расставались у дома Георга Шпенглера, я ощутил, какой слабой стала его рука.
– Если жизнь в Праге станет совсем уже невыносимой, – сказал я, – вы всегда найдете теплый прием в Фельсенгрюнде.
– Спасибо тебе, Томмазо.
Дверь его экипажа распахнулась, и ливрейный лакей помог Майринку вскарабкаться в карету. Он наклонился, чтобы посмотреть на меня.
– Я не думаю, что когда-нибудь соберусь покинуть Прагу. Я останусь там до конца, что бы ни случилось.
– Да пребудет с вами Господь.
Возница гикнул, подхлестнул лошадей, и карета покатила в сторону Эльбы. Майринк передаст мои письма своему нанимателю. Вот так, легко и уверенно, мы сладили свадьбу.
Адольф Бреннер удивленно таращился на меня, открыв рот. Я даже видел розовый кончик его языка.
– Для чего?!
– Чтобы хранить там самое сокровенное.
– Но… он ведь… собрался жениться?
– Тем более. У супруга должно быть место, где можно уединиться.
Создатель автоматов изучал мой чертеж вращающейся платформы: святая святых, сердце вселенной нашего герцога. Идея была простой, но ее воплощение я решил предоставить более практичным умам. Рядом с герцогским кабинетом, в скрытых пространствах внутри библиотеки, располагалась пустая комната, дожидавшаяся своего таинственного предназначения. Мне представлялись тоннели, начинавшиеся под половицами, – от ловушки к ловушке, так чтобы остановить непрошеного гостя. Только герцог сможет использовать этот потайной ход. Выйдя из своего кабинета, он пройдет в маленькую клетушку наподобие ящика. Сгорбившись под деревянным куполом с одним-единственным низким проемом, герцог потянет за рычаг, после чего клеть, в которой он находится, совершит оборот при помощи хитрой системы блоков. В проеме одна за другой появятся три деревянные двери. Он выберет ту, в которую ему надо войти. Там будут храниться его самые дорогие сокровища: «Artficalia», «Naturalia», «Erotica». Аркана Мистерия.
– А что это такое?
– Аркана, любезный мой Бреннер, есть знак тайны, каковым украшены музейные шкафы в Померании и Фуггерхаузере. Она олицетворяет все богатство Творения.
– Как, совсем все?
– Multum in parvum. Многое в малом. Обладая собственным доступом к своей Аркане, герцог будет чувствовать себя божеством, парящим над ограниченными умами обычных смертных.
– Я не знаю, Томмазо. Как-то все это сложно.
– А как твои заводные дети? Продвигается работа? Бреннер фыркнул.
– Начнет продвигаться, если Каспар перестанет ронять их головой об пол…
– Надо подбодрить нашего патрона, Адольфо. Меланхолия постоянно грозит овладеть его духом. Если в ближайшее время ничего не изменится, мы лишимся работы. – Я пододвинул кошель с флоринами поближе к руке Бреннера. – На мой скромный взгляд, построить вращающуюся клеть будет проще простого – по сравнению с механическими херувимами.
Так началось последнее крупное строительное предприятие в Фельсенгрюндском замке. (Я боюсь даже думать, во что сейчас превратились его пыльные арки и холодные, посыпанные песком проходы – при пожилых герцоге и герцогине.) Адольф Бреннер отложил в сторону своих заводных детей, к явному удовольствию своего негритенка, и сосредоточенно морщил лоб над моими чертежами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149