Они приехали в закрытой карете, сопровождаемой двумя телегами с товаром и небольшим вооруженным эскортом. Я встретил их на Вайдманнер-платц – в этот раз в одиночестве, – велел конюхам заняться лошадьми и посочувствовал новоприбывшим, когда те пожаловались на усталость и ноющие зады. Их было двое: обе – бледные, тощие, средних лет. Их лица были испещрены оспинами. В тех местах, где пот смыл с кожи пудру, остались желтые полосы. Венецианцы, они были более привычны к качке гондол и плеску воды у берегов каналов, нежели к зубодробительной тряске конных повозок.
– Герцог уже ждет нас? – спросил один из них.
– Герцог неважно себя чувствует и не хочет, чтобы его недомогание передалось столь важным гостям. Позвольте мне предложить вам – и вашим людям – напиться и отдохнуть с дороги.
Они приехали из самой Венеции и привезли с собой те предметы роскоши, которые берут напрокат для свадеб своих дочерей даже самые скромные жители плавучей республики. Я должен был щедро вознаградить этих господ за такую жертву, поэтому, сверх обещанного, я добавил еще два кошеля из герцогской казны, чтобы быть уверенным в их осмотрительности, – я не мог допустить, чтобы придворные пузыри прознали о моих источниках.
Распорядившись насчет кормежки для слуг, я отвел венецианских купцов на улицу Вергессенхайт, в свое прежнее обиталище. Конечно, сырость не стала для них потрясением, но они все же кривились и старались не прикасаться к покрытым плесенью стенам.
– Скажите, что вам надобно, синьор Грилли, и мы уедем. Между нами не возникло той теплоты, какая бывает у земляков. Тосканцы и венецианцы – разного поля ягоды: первые обожжены солнцем, привыкли к высоким холмам и бегу облаков; вторые – тщеславны, земноводны и жадны.
– Покажите, что вы привезли, – сказал я, – и я не стану вас задерживать.
Я до сих пор могу повторить весь список. Он включал кресла из резного мугельского дуба, богатые турецкие ковры, парчовые подушки, изукрашенные зеркала, инкрустированные рубиновым стеклом, карту мира по Ортелиусу, шелковые розы, тюльпаны и лилии, четыре терракотовых льва, нуждавшихся в покраске, клетку для попугая, небесную сферу на подставке, вышитые золотом салфетки, отрезы синего сукна и еще около дюжины наименований. На столе выстроились блестящие башенки монет. Купцы никак не могли успокоиться, они сжимали подбородки, крутили кольца на пальцах, перешептывались на своем болотном наречии – соперники, ставшие друзьями по несчастью, – и вздыхали, как будто каждая сделка казалась им истинным самопожертвованием.
– Спасибо, господа, – заключил я, осенив их чернильными пальцами. Мы погасили свечу и вышли, опустошенные, в синеву рассвета. Повозки венецианских торгашей покинули замок, лишившись значительной части поклажи, но сами купцы предпочли сон в своей тряской карете лишнему часу в компании улыбчивого карлика.
Герцог пребывал в мрачном настроении. Он пересаживался из кресла в кресло в частной приемной, дышал часто и сбивчиво и, кажется, даже не замечал непорядка в одежде. Его жирное лицо обрюзгло, подбородок зарос щетиной. В ответ на мою попытку вывести его из оцепенения – я описывал, как идут дела в библиотеке, – он не поднял свой свинцовый взгляд выше моих колен.
– Уйди, – пробормотал Альбрехт Рудольфус.
– …А в Длинном коридоре мы сделаем… Ваша светлость? Глаза герцога застило усталостью.
– Пожалуйста, – сказал он, – уходи.
Проглотив оскорбление, я поклонился и удалился. В Риттерштубе меня отловил Мориц фон Винкельбах.
– Герцог вас отослал, герр Грилли?
– Да, на сегодня мы с ним закончили, герр обергофмейстер.
– Он удручен, вы заметили? – Развалившись на обоих подлокотниках кресла, его брат помахал у себя под носом.
– Не в моих правилах пытать человека о его настроениях, – сказал я, пытаясь напустить на себя надменности.
– Значит, вы ничего не слышали?
– О чем?
Мориц фон Винкельбах впился в меня взглядом.
– Об императоре.
– О скорбной потере, – подхватил Максимилиан, – и о счастливом приобретении.
Винкельбахи поджали губы: видимо, ожидалось, что я буду ползать на коленях, умоляя их объяснить, что происходит.
– Герцог, – заявил я, – находится в прекрасном расположении духа, если спросить мое мнение.
Я поспешил к двери и дал знак страже открыть ее. У меня за спиной, в темном омуте Риттерштубе, Мориц фон Винкельбах дал волю смеху. До того, как закрылась дверь, я услышал, как он говорит брату:
– Похоже, сказочки этого Грилли начинают его утомлять. Пиная камешки, я вернулся в мастерскую в южной башне и попытался заняться своими проектами. Мои помощники, заметившие перемену настроения своего учителя, примолкли, втянув головы в плечи. Я подозвал их к столу, дал денег и послал в восточное крыло, чтобы они подмазали слуг и разузнали что к чему. Когда через пару часов мои честные шпионы вернулись, деньги были все еще при них.
– Совсем ничего? Никаких слухов? Все молчат?
Мои информаторы подняли глаза и заскулили, как наказанные щенята. Позже я распорядился, чтобы их на три дня посадили на хлеб и воду.
Не имея доступа к своему захандрившему покровителю, я болтался перед казначейством, делая вид, что запечатлеваю архитектуру замка. Мне удалось подслушать, как камергерский писарь шептался со слугой, пока они оба справляли малую нужду под окнами покоев герцогини. Вокруг меня вились дворцовые слухи; я не решался в них верить, пока не получил письмо от Майринка.
Рудольфа сместил с трона его брат Маттиас.
До сих пор благодаря письмам Майринка я был более-менее в курсе постепенного распада имперской власти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149