так, горный прыщ на крестце Баварии. Тем не менее Альбрехт принадлежал к сильным мира сего, и к нам вышел всклокоченный смотритель. Он учтиво поздоровался и начал – или, возможно, продолжил – пояснительный монолог про дворец. Мы прилежно следовали за ним по сводчатым коридорам и украдкой заглянули в запертый шкаф с собранием Фридриха Сустриса. Признаюсь, я мало чего запомнил, удрученный мрачной рассеянностью своего патрона и раздраженный нескончаемой болтовней нашего проводника, который был грустен, как отвергнутый влюбленный. Когда экскурсия закончилась и мы вышли на солнечную улицу, я почувствовал огромное облегчение.
Мы устало брели по Ратаус-платц и остановились у статуи императора Августа, чье имя до сих пор носит город. Альбрехт заметил властный жест статуи и с мечтательной, надменной улыбкой протянул руку в подражание римлянину. Он напоминал человека, примеряющего одежду с чужого плеча.
– Ваша милость, вы еще не совсем готовы, – сказал я. Альбрехт опустил руку словно ошпаренный.
– – Какого черта? Что ты имеешь в виду: не совсем готов?
– Я… ну… Я просто заметил, что для полного сходства вам не хватает бабочки.
Маркиз снова взглянул на памятник и увидел, что на бронзовых пальцах сидит, сложив крылья, павлиний глаз. Я сказал – соврал, – что по замыслу скульптора, император протянул руку, чтобы бабочке было куда сесть.
– Мощь, воплощенная в кротости.
Альбрехт в тот день больше не произнес ни слова.
Снаружи герцогство Фельсенгрюнде казалось неприступной крепостью: из ясеневых и сосновых рощ вырастали отвесные скалы, зеленые склоны гор были усеяны валунами. Стоя под этими стенами, трудно представить, что за ними лежат зеленые долины, Винтерталь и Гроссе Вайделанд. Чтобы добраться до них, нужно пройти по одному из двух ущелий, пробитых в скале одной и той же рекой: одно ведет из Баварии, другое, вдоль пенных стремнин, – в швейцарские кантоны.
После четырех дней в седле мы спешились у перевала Девы Марии.
Пыль щекотала нам глотки, и мы остановились набрать воды из ручья. Я присел, чтобы попить, и замер, завороженный видом гор. С их вершин скатывались грозовые облака, пробуждая воспоминания о пологих склонах Тосканы. Ко мне подошел Альбрехт; он показал на заснеженный пик, возвышающийся над мрачным нагорьем герцогства.
– Гора Мёссинген, – многозначительно произнес он. – А та громадина на востоке – Адлерберг. Ты помнишь Адлерберг?
– Да, припоминаю. Вы про него говорили.
– Он изобилен орлами.
Я воспринял эту невероятную новость с подобающей восторженной миной. Мне на голову упали первые капли дождя, одну я поймал на ладонь – крупную, как земляника. Пыльная трава у ручья принялась кивать, и солдаты повели лошадей к деревьям. Я кинулся к ним, но маркиз остался созерцать орлиную гору. Он стоял, изображая Властителя Судеб, слишком поглощенного мыслями о долге, чтобы обращать внимание на какой-то дождь. Чем громче Винкельбах его звал, тем меньше Альбрехт был склонен уступить, хотя по его ссутуленным плечам было ясно, что он чувствует, что промокает. Мориц фон Винкельбах тихо выругался себе под нос и раскатал притороченное к седлу одеяло.
– Чтобы еще и он умер в тот же год? – пробормотал он. Выскочив под ливень, граф расправил одеяло над маркизом. Это ясно показало, кто есть кто, и Альбрехт смог оставить свои размышления о судьбах мира и присоединиться к нам, спрятавшимся от дождя под ветвями деревьев.
После часа, проведенного под этим протекающим навесом, я заметил небольшой конный отряд, приближавшийся к нам по дороге. Наш солдат Клаус выругался и встал.
– Торжественный прием, – сказал он. – Нас ждали. Маркиз получил эскорт для прохода через Вайделанд. Когда дорога пошла в гору, облака рассеялись, и солнце
осветило горы. Бледные лишайники покрывали стволы и ветки деревьев. Гнилые бревна на берегу были покрыты красноватым мхом. Пыль от поваленных деревьев припорошила искрящуюся землю. Замшелые скалы, казалось, плакали, роняя воду. Я заметил горихвостку, метнувшуюся от нас под камни. Черный дятел предупреждающе гаркнул и упорхнул, ныряя и поднимаясь на своей невидимой струне.
– Альтдорфер! – крикнул я спине своего ездока. Старый мастер запечатлел этот ландшафт с вытянувшимися ввысь, в бесконечной борьбе за свет, лиственницами и соснами, которые цепляли за всякий клочок земли. Даже наполовину поваленные деревья все равно упрямо изгибались навстречу небу. Много ниже тропы, по которой мы ехали, река прорыла себе глубоком ущелье, где перекатывалась и пенилась и поэтому напоминала белки, взбитые в синей миске. Потом стены ущелья раздвинулись, и теснины остались позади. Мы вернулись в мир людей, на дикие луга и поля, засеянные овсом и ячменем. Со всех сторон Гроссе Вайделанд – Великое Пастбище – окружали зеленые горы. Мне придется выучить их названия: устричную раковину Санкт-Андреаса, отделявшую нас от долины Винтерталь, громадины Фельсенгрюндише-Швейц на юге и Аугспитцер-Вальд с Верхним плато за ним, похожим на нос корабля в океане Европы. Это давящее величие немного скрадывали старенькие фермы Вайделанда и крестьяне, побросавшие вилы, чтобы понаблюдать за нашей кавалькадой. Облепленный мухами скот дремал в тени прокаленных жарой дубов. Маленький мальчик, голый ниже пояса, вырвался из материнских объятий и стоял, кривоногий, на обочине, с любопытством разглядывая своего будущего господина.
Без всяких фанфар мы проехали через деревню Киршхайм. Я пишу «деревня», хотя поселение состояло из считанных деревянных хибар с просевшими крышами, которые словно приникли к грязной дороге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149