К тому же это было давным-давно и в другой стране. Твоя работа здесь не окончена. Библиотеке необходим уход – и с твоим талантом механика…
Адольф Бреннер спокойно внимал моим увещеваниям, словно признание осушило его скорбь. Он вытащил три гробика из грубых сосновых досок, в которые уложил своих кукол.
– Ты мне ничем не поможешь, – сказал он. – Мы живем под новой властью. А потому можем рассчитывать лишь на себя.
После знаменитой битвы у Белой Горы, в которой объединенные армии католической Европы обратили протестантов Богемии в бегство, я попытался заполучить остатки коллекции императора Рудольфа, но у меня ничего не вышло из-за нехватки средств. При этом Максимилиан, великий герцог Баварии – хищная щука в том же грязном пруду, где плавал и мой головастик-патрон, – по возвращении из триумфального похода привез с собой полторы тысячи возов драгоценных сокровищ.
– Это его трофеи как победителя, – сказал Джонатан Нотт, когда, не допустив меня до герцога, вынудил рассказать ему о моих многочисленных письмах, оставшихся без ответа. – А у вас-то какие на них претензии?
– Мы могли бы хотя бы послать туда представителя, чтобы спасти что-нибудь из мелочевки. – Я сам поморщился над этим уничижительным выражением. – Говоря «мелочевка», я ни в коем случае не хотел умалить его светлость.
– Разумеется, нет, – сказал англичанин, зевая. Его язык с наслаждением завернулся, обнажая необычно острые резцы и застрявший между ними побелевший кусочек мяса. – Я доложу герцогу о ваших пожеланиях. Вы, наверное, хотели бы посетить Прагу лично?
– Нет. Э… Это не обязательно. – Пришлось унизиться, чтобы избежать худшего. – Что большому суматошному городу до карлика, дергающего его за рукав? Нет, тут нужен кто-то значительный, наделенный властью.
– Поскольку вы, – сказал Нотт, – напрочь этого лишены.
Но уже было поздно охотиться за сокровищами, да и герцога теперь не прельщали геммы и медальоны из запасников его венценосного тезки. Тем временем ангелические провозвестия продолжались: англичанин объявил, что у него есть целая книга тайного знания, подлинных переводов алхимических рецептов с Адамова праязыка.
Я вернулся к себе, где меня ждала новая работа.
Требовалось зарисовать – для последующей ксилографии – коллекцию Альбрехта Рудольфуса. Разве величайшие собиратели не публикуют списков предметов своей гордости – непременно с иллюстрациями, – которые разносят славу о них по всему христианскому миру? Эту идею предложил Джонатан Нотт. Заручившись одобрением герцога, он передал мне официальный заказ. Это было тонкое и болезненное оскорбление: чтобы я, униженный и лишенный былых привилегий, еще и нарисовал символы своей прежней власти. Я буквально рычал от злости, проводя утомительную, скучнейшую инвентаризацию (писари, должно быть, считали, что за стенкой у них живет бык). Потом помощники Нотта принесли остатки моего зверинца. Я сохранил этих созданий – которые сдохли под моей номинальной заботой – в бумажном музее. Каждый взмах пера предъявлял мне новое обвинение. Мне пришлось дотошно изобразить свой провал, описав лишенные жизни останки. Как архивариус Плутона, я копался в окаменелых джунглях и известковых морях.
Но был еще один персонаж, который изрядно способствовал моему падению. Учитывая мой малый рост, вы скажете, что падать мне было недалеко, и будете неправы: падать было куда, ибо нет предела человеческому презрению. Последний актер этой «моралите», призванный в Фельсенгрюнде Джонатаном Ноттом, вызовет окончательное крушение моих амбиций.
Его звали Якоб Шнойбер. Я присутствовал при его прибытии. Решительным шагом он прошел через весь Риттерштубе и поклонился герцогу. Одет он был в кожаный костюм без украшений – одеяние дворянина на псовой охоте. Помню, меня поразило его бледное лицо, скучное и невыразительное, словно Творец, уставший от изготовления голов, в конце длинного дня просто махнул рукой на эту стандартную заготовку, лишенную отличительных черт. Хотя я увижу лицо Якоба Шнойбера еще не раз (и прочту на нем страшные вещи), сейчас мне в голову не приходит никаких характерных примет, даже родинки. Чтобы получить представление о нем, попробуйте вообразить себе сплав множества лиц, смесь самых разных и противоречивых черт. Его тело было опасно тонким, но при этом не выглядело тощим. Как толедский меч, оно таило в себе угрозу без обращения к мощи.
– Ваша светлость, – сказал он, – я работал нотариусом, аптекарем и приказчиком. Я сражался в битве у Белой Горы. Я видел поражение бунтовщиков и казнь их главарей. Теперь, когда Истинная Религия в Богемии восстановлена, я вернулся к своему кочевому призванию.
Герцог из вежливости (он и так уже знал) спросил о природе призвания Шнойдера.
– Я собираю тайные знаки, сброшенные на землю изобретательным Богом. Также я занимаюсь бальзамированием: сохраняю материю от распада. Могу я?… – Худой саксонец сделал шаг к герцогу. – Могу я преподнести вам несколько образцов в знак моего глубочайшего уважения?
Альбрехт Рудольфус с улыбкой кивнул.
Читатель, мой новый соперник, примкнувший к Нотту в его черном деле, подрывающем герцогскую рассудительность, купил себе пропуск в ближний круг герцога страусиным яйцом и кусками безоара (украденными, я уверен, из коллекции императора), которые по сей день сохранились на выцветшем листке из моего каталога. Потом он вынул из свинцового футляра высушенную голову туземца-хибаро. Размером она была не больше артишока и цвет имела коричневый, как печеное яблоко. Потом мне представится случай рассмотреть ее поближе и подивиться со сладкой дрожью на свирепую искусность ее изготовления:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149