И милостивым наклонением головы Нерон отвечал на восторженные приветствия гуляющих…
Филет усмехнулся.
— Раз Калигула увидел в толпе смеющегося галла и, подъехав, спросил дикаря, какое он, Калигула, производит на него впечатление, — сказал он. — И тот откровенно отвечал: впечатление большого дурака… Его оставили в покое, ибо он был только сапожник: императору может быть опасен только человек высокого происхождения…
XXXIII. БУРЯ
Внезапно налетевшая буря жестоко трепала старый корабль «Кастор и Поллукс». Огромные мутно-зеленые валы ратями шли на него, резкий ветер точно срезал белые гребни и залпами бросал их в лица истомившейся команды и совершенно измучившихся от морской болезни и ужаса путников. Иногда судно с таким треском валилось в водяную яму между двумя ужасающими валами, что дух замирал даже у смелых. Павел, мучительно страдавший от морской болезни, сразу исхудал и нос его обострился. Страдал и Тимофей. Лука болезни подвержен не был и ухаживал за обоими. Четвёртый спутник их, Аристарх, не мог без ужаса видеть наступающих водяных гор и прятался где-то в глубине судна.
Буря крепла. Ветер рвал и выл в снастях. Лица моряков были суровы и значительны. Страх овладевал людьми все более и более. В голове Павла шла вялая работа мысли. Все для него сливалось теперь в один вопрос, вопрос не новый: сколько раз говорил он людям, что они — и он — не умрут, не увидя торжества Господа, и вдруг бессмысленная гибель… И в беспорядке вялых мыслей вспомнилось вдруг заплаканное лицо Теклы, когда она, стоя на солнечном берегу Цезарей, провожала его уже окрылившийся всеми парусами корабль…
Корабль с грохотом повалился снова в пропасть…
Павел ясно чувствовал, что он запутался. В вынужденном бездействии тюрьмы его мысль продолжала плести своё причудливое кружево. То, что говорил он людям раньше, было совсем уже не то, что думал он теперь. И положение его изменилось. Он был пленником римлян. Правда, о деле его знают Агриппа и Береника, но они, конечно, и пальцем не шевельнут в его защиту…
Когда Феликс за свои безобразия был наконец смещён и на его место назначен Фест, человек сильный и справедливый, новый прокуратор сейчас же предложил Павлу отвезти его в Иерусалим, где он мог бы под его покровительством защитить себя на суде. Павел не принял предложение: во-первых, зелоты могли легко убить его там, а во-вторых, ему хотелось в Рим. И он сказал:
— Я взываю к императору.
Это была формула, посредством которой всякий римский гражданин освобождался от всех провинциальных властей.
— Ты воззвал к императору, ты пойдёшь к императору, — несколько удивлённый, отвечал прокуратор такой же установленной формулой.
Через несколько дней после этого в Цезарею прибыл Агриппа с Береникой приветствовать нового прокуратора. Фест снова вызвал Павла, чтобы тот дал объяснения перед своими. Ему хотелось скорее развязаться с этим вздорным делом. Павел снова изложил все с привычной ему самоуверенностью, но и не менее привычной осторожностью.
— Ты просто безумен, — пожал плечами Фест. — Мы, римляне, говорим о таких людях: он видел нимфу…
— Ты красноречив, — засмеялся Агриппа. — Ещё немного, ты и меня сделал бы, пожалуй, своим последователем.
Фест, не сводя глаз с сияющей Береники, проговорил:
— По-моему, он не сделал ничего злого.
— Разумеется, его можно было бы и отпустить, — проговорил Агриппа, — но он воззвал к императору и теперь, хочешь — не хочешь, вези его в Рим. Сам, сам накликал беду на свою голову! — засмеялся он, повернувшись к Павлу. — Впрочем, на чужой счёт повидаешь столицу мира. Это не всякому выпадает на долю…
Павел проводил долгим взглядом сияющую Беренику. Она совсем не слушала его объяснений, и он ясно видел, что она совершенно чужда тому, о чем он говорил, что она из какого-то другого мира, в котором ему совершенно нет места, что мир этот силён — об этом говорило её безразличие — и что он, может быть… ошибся.
Его снова отвели в темницу, где его уже ждала верная Текла. И снова в уединении его мысль начала плести своё кружево. Изредка его навещали Иаков и пресвитеры, но от всех них веяло холодком. Они были рады, что беспокойный противник их на долгое время лишён возможности вредить делу Божию, то есть, им. Они усилили свою работу не только в Иерусалиме, но снова послали своих людей по местам, наиболее затронутым учением Павла…
Иногда неустанно работающей мысли его давали нечаянные толчки и извне, как это было со старым Иегудой бен-Леви, который, по дороге из Александрии, посетил его в темнице. В Александрии Иегуда близко сошёлся с учениками святого старца Филона и с их слов изложил Павлу учение праведника о божественном Логосе, который родился из молчания, супруги вечной глубины…
— Я слышал урывками это учение от эллинов, — сказал Павел.
— Старец Филон не раз говаривал, что Моисей мудрость свою почерпнул у эллинов, — сказал Иегуда.
Павел, дивясь строгой стройности учения о божественном Логосе, незаметно стал соединять то, что услышал от Иегуды, с тем, чему учил он сам раньше… Он хотел придать своей мысли крепость мрамора, но она все оставалась неуловимой и свободной от его воли, как сновидение, как марево, играющее над пустыней…
Был уже близок Кипур, великий пост, после которого иудеям воспрещались путешествия морем, но Фест ничего не предпринимал. Наконец, день отъезда пришёл. С Павлом в качестве свидетелей поехали Тимофей, Лука и фессалоникиец Аристарх. Их сопровождало несколько легионеров из когорты prima Augusta Italica. Под Критом их захватил жестокий шквал. Переждав, они снова пустились в путь, но буря опять захватила их и после долгих мучений выбросила на скалистые берега острова Мелита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153