Варенька снисходительно улыбалась ей, как улыбается взрослый человек, глядя на любопытного ребенка. На восторженные похвалы Дуни она холодно, презрительно даже сказала:— Суета! Язычество!.. Удивляюсь, как до сих пор не выкинут всего этого в помойную яму.— Как это можно! — вскликнула Дуня. — Такие прекрасные, такие красивые вещи.— Суета и пустота! — молвила Варенька. — Это ведь все от врага, это все на усладу язычникам.— Каким язычникам? Кажется, теперь их больше нет, — с удивленьем сказала Дуня.— Земля полна язычниками; избранное стадо не велико, — отвечала Варенька.— Кто ж язычники? — спросила Дуня.— Все, — ответила Варенька. — Все, кого до сих пор вы знали, кроме разве одной тетеньки, — сказала Варенька и, не дав Дуне слова вымолвить, спросила у нее:— Сколько вам лет?— Девятнадцать, — ответила Дуня.— Пора отложить суету, время вступить вам на «путь». Я сама в ваши годы пошла путем праведным, — понизив голос, сказала Варенька. — Однако пойдемте, я вам сад покажу… Посмотрите, какой у нас хорошенький садик — цветов множество, дядя очень любит цветы, он целый день в саду, и мама тоже любит… Какие у нас теплицы, какие растения — пойдемте, я вам все покажу.И девушки, взявшись под руку, вышли на обильно установленную цветами мраморную террасу, а потом медленными шагами спустились в сад по широким ее ступеням.
***
Меж тем Марья Ивановна сидела в комнате старшего брата с меньшим братом и с его женою.— Ну как, Машенька, устроилась ты в Фатьянке? — спросил Николай Александрыч.— Слава богу, совсем почти обстроилась, остается внутри кой-что обделать да мебель из Талызина перевезти, — отвечала Марья Ивановна. — К осени, бог даст, все покончу, тогда все пойдет своей колеей.— Что ж? В самом деле был там корабль Ивана Тимофеича? (Кораблем называется общество хлыстов.) — спросила Варвара Петровна.— В самом деле, — отвечала Марья Ивановна. — И по преданиям так выходит и по всем приметам. Тут и Святой ключ и надгробный камень преподобного Фотина, заметны ямы, где стоял дом, заметны и огородные гряды.— Хорошо, что в твои руки досталось место, — сказала Варвара Петровна.Летом на будущий год непременно у тебя побываю. Теперь, говоришь, ничего еще у тебя не приспособлено?— Еще ничего, — отвечала Марья Ивановна. — Сионскую горницу (Сионской горницей у хлыстов называется комната, где происходят их собрания.) сделали, не очень велика, однако человек на двадцать будет. Место в Фатьянке хорошее — уютно, укромно, от селенья не близко, соседей помещиков нет, заборы поставила я полторы сажени вышиной. Шесть изб возле дома также поставила, двадцать пять душ перевела из Талызина. Все «наши».— А поблизости есть ли божьи-то люди? — спросил Андрей Александрыч.— Еще не знаю, — отвечала Марья Ивановна, — пока до меня не доходило. Да я, впрочем, и разыскивать не стану. Не такое время теперь. Долго ли до беды?— Ну а эта девушка, что с тобой приехала? в самом деле близка она к «пути»? — спросил Николай Александрыч.— Совсем готова, — сказала Марья Ивановна. — Больше восьми месяцев над Штиллингом, Гион и Эккартсгаузеном сидела. И такая стала восторженная, такая мечтательная, созерцательная и нервная. Из нее выйдет избранный сосуд.— Ну, это еще не угадано, — молвил меньшой Луповицкий. — Бывали и восторженные, бывали и мечтательные, а после назад возвращались в язычество, замуж даже выходили.— Эта замуж не пойдет, — сказала Марья Ивановна. — Любовь житейская ей противна, в этом я успела настроить ее. И другая есть тому причина — я и той воспользовалась, хоть и ни разу даже не намекнула Дуне об ее сердечных ранах. Понравился ей какой-то купчик, познакомилась я с нею тотчас после разрыва, поговорила с ней, посоветовала читать мистические книги, а теперь, проживши у них больше двух недель, кажется, совсем ее укрепила. Много порассказала я ей, и теперь она горит желаньем услышать «живое слово». В первое же собранье можно будет ее допустить, разумеется, пока без «приводу» («Привод» — обряд поступления в секту.).Я уверена, что она озарится. Когда будет у вас собранье-то?— Хотелось бы в субботу на воскресенье, — сказал Николай Александрыч.Не знаю, соберутся ли.— А по многу ль теперь собираются? — спросила Марья Ивановна.— Умалился корабль, очень умалился, — скорбно промолвил Николай Александрыч. — Которых на земле не стало, которые по дальним местам разошлись. Редко когда больше двадцати божьих людей наберется… Нас четверо, из дворни пять человек, у Варварушки в богадельне семеро. Еще человека два-три со стороны. Не прежнее время, сестрица. Теперь, говорят, опять распыхались злобой на божьих людей язычники, опять иудеи и фарисеи (Иудеями и фарисеями хлысты называют православные власти, преимущественно духовные.) воздвигают бурю на Христовы корабли. Надо иметь мудрость змиину и как можно быть осторожней.И с покорным видом, с умильным взором на Спасителя с апостолами во время бури на Галилейском море, знаменитой кисти известного художника Боровиковского, запел Николай Александрыч вполголоса заунывную песню. Другие вполголоса припевали ему, а у него щеки так и орошались слезами.Кораблик заливает морскими волнами,Сверху грозят тучи, стоючи над нами,Заставляют бедных страдать под водами,Скудны мы, бедны — нищета вся с нами,Скудость и бедность всегда жила с нами,Как в прежних веках, так и ныне тоже.Ох, много зачинающих, да мало скончевающих!Припадем коленами на мать-сыру-землю,Пролием мы слезы, как быстрые реки,Воздохнем в печали к создателю света:"Боже ты наш, боже отец наших,Услыши ты, боже, сию ти молитву,Сию ти молитву, как блудного сына,Приклони ты ухо к сердечному стону,Прими ты к престолу текущие слезы,Пожалей, создатель, бедное созданье,Предели нам, боже, к избранному стаду,Запиши, родитель, в животную книгу,Огради нас, бедных, своею оградой,Приди в наши души с небесной отрадойВсех поставь нас, боже,Здесь на крепком камне,Чтоб мы были крепки во время печали;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57