— крикнул он. — Не в саван кутают, не во гроб кладут… Дело хорошее — дальня сторона уму-разуму учит… Опять же Алёхе от хозяйских посылов отрекаться не стать… На край света пошлют, и туда поезжай.— Чужбина-то ведь больно непотачлива, — горько молвила, утирая слезы, Абрамовна. Не ответил Трифон старухе.— Есть ли овес-от в запасе? — обратился он к сыну. — Не то возьми из клети, задай лошадкам, да пойдем ужинать. Знатные кони! — примолвил старик, поглаживая саврасок. — Небось дорого плачены.Не сказал Алексей, что дорогие лошадки подарены ему Патапом Максимычем.Хоть заботная Фекла и яичницу-глазунью ради сынка состряпала, хоть и кринку цельного молока на стол поставила, будничная трапеза родительская не по вкусу пришлась Алексею. Ел не в охоту, и тем опять прикручинил родную мать. Еще раз вздохнула Фекла Абрамовна, вспомнив, что сердечный ее Алешенька стал совсем отрезанным от семьи ломтем.Ужин в молчании прошел. По старому завету за трапезой говорить не водится… Грех… И когда встали из-за стола и богу кресты положили, когда Фекла с дочерьми со стола принялись сбирать, обратился Трифон Лохматый к сыну с расспросами.— Долго ль у нас погостишь? — спросил он.— Дело у меня, батюшка, спешное, — несмело и тихо ответил Алексей.Заутре выехать надо.Сроду впервые сказал перед отцом он неправду. Оттого и голос дрогнул немножко.— Коли дело наспех, засиживаться нечего. С богом, — отозвался Трифон.— Одну только ноченьку и проночуешь, — плаксиво обратилась Фекла Абрамовна к сыну. — И наглядеться-то не дашь на себя! Не ответил Алексей матери.— Что у вас там в Осиповке-то приключилось? — перебил Трифон Абрамовну, садясь на лавку и обращаясь к сыну. — Беда, говорят, стряслась над Чапуриными? Дочку схоронили?— Схоронили, — глухо ответил Алексей.— Девица, сказывают, была хорошая, — вступилась Фекла…— Из себя такая, слышь, приглядная, и разумом, говорят, вышла. Мало, слышь, таких девиц на свете бывает.Ни полслова на то Алексей. Сидит молча супротив отца, опустив на грудь голову…— Тоскует, поди, Патап-от Максимыч? — спросил старик.— Тоскует, — сквозь зубы промолвил Алексей, не поднимая головы.— Как не тосковать? Как не тосковать? — вздыхая, подхватила Фекла Абрамовна. — До всякого доведись!.. Что корове теля, что свинье порося, что отцу с матерью рожоно дитя — все едино… Мать-то, поди, как убивается.— Тоскует и мать, — подтвердил Алексей.— Что же такое случилось с ней? — спросила Фекла Абрамовна. — Много всякого здесь плетут. Всех вестей не переслушаешь.— Доподлинно не знаю, — ответил Алексей. — Дома меня в ту пору не было, на Ветлугу посылан был. Воротился в самы похороны.— Силом, слышь, замуж сердечную выдать хотели… За купца за какого-то за приезжего, — продолжала Фекла Абрамовна. — А она, слышь, с горя-то да с печали зельем себя опоила, не к ночи будь сказано.— Ничего такого не было, — ответил Алексей, подняв голову. — Ни за кого выдавать ее не думали, а чтоб сама над собой что сделала — так это пустое вранье.— Маль ль чего не плетут ваши бабьи языки, — строго промолвил жене Трифон Лохматый. — Не слыша слышат, не видя видят, а вестей напустят, смотницы, что ни конному, ни пешему их не нагнать, ни царским указом их не поворотить… Пуговицы вам бы на губы-то пришить… Нечего гут!.. Спать ступайте, не мешайте нам про дело толковать.Поворчав немного под нос, Фекла вышла из избы с дочерьми. Остался Трифон с сыном с глазу на глаз.— Зачем на Ветлугу-то посылали? — спросил Трифон. — Аль и там дела у Чапурина?— И там были дела, — неохотно сквозь зубы процедил Алексей.— По мочалу аль по лубу?— И по мочалу и по лубу, — молвил Алексей, смущаясь от новой лжи, отцу сказанной. Никогда ему даже на ум не вспадало говорить отцу неправду или что скрывать от родителей… А теперь вот дошло до чего — что ни слово, то ложь!.. Жутко стало Алексею.— Аль притомился? — спросил у сына Трифон. — Ишь глаза-то у тебя как слипаются.— И то приустал, — молвил Алексей. — Целу ноченьку глаз не смыкал.— Что так?— Да с вечеру счета с хозяином сводили, — отвечал Алексей. — А там кой-чем распорядиться надобность была. Встал с солнышком — новому приказчику заведенье сдавать.— Как новому приказчику? — быстро спросил удивленный Трифон.— Заместо меня другого взял Патап Максимыч. Григорья Филиппова не слыхал ли? Удельный из-под Городца откуда-то.— А тебя как же? — тревожно спросил отец.— Меня-то, кажись, по посылкам больше хочет, — смутясь пуще прежнего, сказал Алексей.— По посылкам! — медленно проговорил Трифон и задумался. — Что же, как рядились вы с ним? Погодно аль по каждой посылке особь?— Патап Максимыч не обидит, — ответил Алексей.— Знаю, что не обидит, — заметил Трифон, — а все бы лучше договориться. Знаешь пословицу: «Уговор крепче денег»… Однако ж прежню-то ряду сполна за тобой оставил аль по новому как?— Больше положил, — отвечал Алексей.— Сколько?— Два ста на серебро выдал вперед до осени, до Покрова, значит. Это на одни харчи… А коль на Низ поплыву, еще выслать обещал, — продолжал Алексей. — По осени полный расчет будет, когда, значит, возворочусь… Опять же у меня деньги его на руках.— Где ляжешь? На повети? Али в чулане? — спросил Трифон.— Да я бы в тележке, возле лошадок соснул. На воле-то по теперешнему времени легче, — ответил Алексей.— В тележке так в тележке… Как знаешь, — согласился Трифон. — А деньги мне подай… На ночь-то схороню, не то всяко может случиться.Алексей подал пачку, что на прощанье подарил ему Патап Максимыч. Старик молча пересчитал деньги.— Тысяча! Хозяйских, значит, тут восемьсот. Так ли? — сказал он сыну.— Так точно, — ответил Алексей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25