Обогнав ряды келейниц, подошла к ней Фленушка.— Там на многолюдстве, в большом собраньи, не посмела я доложить вам, матушка Августа, про одно дельце, — сказала она. — Матушка Манефа нарочито послала меня сюда поговорить с вами.— Говори, что наказано, — молвила Августа строго, но с кроткой на устах улыбкой.— Пройдемтесь сторонкой, — сказала Фленушка.— Аль по тайности что? — равнодушно спросила мать Августа.— По тайности, — ответила Фленушка. И обе перешли на другую сторону широкой столбовой дороги.— Эку жару господь посылает, — молвила Августа, переходя дорогу. — До полдён еще далеко, а гляди-ка, на солнышке-то как припекает… По старым приметам, яровым бы надо хорошо уродиться… Дай-ка, господи, благое совершение!.. Ну, что же, красавица, какие у тебя до меня тайности? — спросила она Фленушку, когда остались они одаль от других келейниц.— Письмецо матушка Манефа до вас прислала и на речах кой о чем приказала, — молвила Фленушка, отдавая письмо.— Не матушкина рука, — взглянув на письмо, сказала Августа и спрятала его под апостольник.— Не совсем еще оправилась она после болезни-то, — ответила Фленушка.Самой писать еще невмоготу… Я с ее слов написала.— Ты писала? — кротко спросила мать Августа, вскинув глазами на Фленушку.— С матушкиных слов, — ответила Фленушка. — На конце и ее руки приписка есть. Поглядите.— Погляжу, — молвила Августа. — Какие ж тайности ты мне скажешь?— Да насчет того, что тут писано… Матушка велела вам на словах объяснить…— Что ж такое? — спросила Августа.— Зовет к себе на Петров день, — сказала Фленушка. — Собранье будет у нас в обители. Изо всех скитов съедутся матери.— По какому это делу?— Из Москвы насчет епископа прислали посланника…— Не приемлем, — отрезала Августа. — Из-за этого не стоит стары кости трясти… Не буду.Софронию отвержену быть, — продолжала Фленушка.— Не наше дело, — сказала Августа.— Нового архиепископа думают поставить — владимирского,продолжала-таки свое Фленушка.— Не приемлем, — еще раз отрезала Августа и хотела идти через дорогу к своим старицам.— Да еще про скит ваш писано, матушка, и мне больше про это поговорить наказано, — молвила Фленушка.— Что ж такое? — бесстрастно спросила Августа.— Из Питера письма получены, — сказала Фленушка. — Казанскую у вас хотят отобрать… Насчет вашего скита велено разузнать: не после ли пожара он ставлен…— Слышала, — равнодушно отозвалась мать Августа.— На этот счет и велено мне с вами переговорить, — молвила Фленушка.Дело общее, всем бы надо вместе обсудить его, как и что делать.— Судить-то нечего, — молвила Августа.— Как беду отвести, где искать помощи, заступников…— говорила Фленушка.— Есть у нас и помощь и заступа, — сказала мать Августа. — Других искать не станем.— Где же ваша заступа? — спросила Фленушка.— У царицы небесной, — твердо ответила Августа.-Покаместь она, матушка, убогого дома нашего не оставила, какую еще нам искать заступницу?.. Не на помощь человеческую, на нее надежду возлагаем… Скажи, красавица, матушке Манефе: не погневалась бы, не посердитовала на нас, убогих, а не поеду я к ней на собрание.— Посоветовались бы, матушка, — молвила Фленушка.— Нечего мне советоваться, не об чем, — прервала ее Августа. — Одна у меня советница, одна и защитница — царица небесная Казанска богородица… Отринуть ее да пойти на совет человеческий — как же я возмогу?.. Она, матушка, — стена наша необоримая, она крепкая наша заступница и во всех бедах скорая помощница. Нет, красавица, не поеду я на ваше собрание.— А как отнимут у вас икону-то? Тогда что заговорите? — резко сказала Фленушка, сбрасывая напущенную на себя скромность.— Не попустит владычица, — молвила Августа и, низко поклонясь Фленушке, пошла к своим старицам.— Матушка, — сказала, догоняя ее, Фленушка. — Попомните, что на Петров день у нас праздник в часовне. В прежни годы, бывало, вы к нам на Петров день, мы к вам на Казанскую.— Благодарим покорно, — с поклоном ответила мать Августа. — Коли жива да здорова буду, не премину побывать, а уж насчет собрания не погневалась бы матушка Манефа. Наше дело сторона. И пошла к своим.Фленушка подошла к оленевским. Высокая, смуглая старица со строгим и умным выраженьем в лице шла рядом с малорослою, толстою инокиней, на каждом шагу задыхавшейся от жары и непривычной прогулки пешком. То были оленевские игуменьи: Маргарита и Фелицата, во всем с Манефой единомысленные. Фленушка передала им письма еще на Софонтьевой поляне и там обо всем нужном переговорила.— Ну, что сказала мать Августа? — спросила Маргарита у Фленушки, когда та подошла к ней.— На празднике быть обещалась, а на собрание не хочет идти, — ответила Фленушка.— Ее дело, как знает, — с досадой молвила Фелицата. — Об епископе, конечно, советоваться ей нечего.— Не приемлет, так и разговору нет. А насчет скита ихнего что сказала? — спросила Маргарита у Фленушки.— Надеюсь, говорит, на владычицу. Она у меня, говорит, и советница и заступница, других не желаю, — ответила Фленушка.— Экая гордыня-то, экая гордыня!.. — вскрикнула Фелицата. — Чем бы сообща дело обсудить да потом владычицу в Москву свезти аль в другое надежное место припрятать, она — поди-ка что — умнее всех хочет быть.— Ну, господь с ней, как знает, так пущай и распоряжается. Не наше дело, Фелицатушка, — успокоивала Маргарита приятельницу.— Как не наше дело? — горячилась Фелицата. — Как не наше дело? Сама знаешь, что будет, коли отберут из Шарпана владычицу. Тут всех скитов дело касается, не одного Шарпана… Нет — этого нельзя!.. На собраньи надо эту гордячку под власть подтянуть, чтобы общего совета слушалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25