-- Почему же нагваль Мариано Аурелиано не зашел со мной поздороваться? И почему Исидоро Балтасар не сказал мне, что уезжает? -- выпалила я. -Теперь никогда не смогу закончить свою работу и поступить в аспирантуру.
Она как-то странно взглянула и сказала, что если написание моей статьи -- такая уж корыстная задача, мне никогда не закончить ее.
Я не успела сказать ей, что лично мне все равно, поступлю я в аспирантуру или нет, потому что она продолжала: -- Ты пишешь не для того, чтобы поступить в аспирантуру. Ты пишешь просто потому, что тебе это нравится. Потому что сейчас нет ничего такого, чем бы тебе хотелось заняться.
-- Да полно такого, чем бы я предпочла заняться.
-- Например? -- с вызовом спросила она. Немного подумав, я не смогла сказать ничего определенного и вынуждена была признаться, и не только себе, что еще ни одну работу я не писала с таким удовольствием. Впервые я начала читать и собирать материалы в самом начале семестра, а не ждала, как обычно, когда останется лишь несколько дней до сдачи рукописи. И только мысль о том, что эта работа -- пропуск в аспирантуру, портила все удовольствие.
Эсперанса, как будто снова подслушав мои мысли, сказала, что мне нужно забыть об аспирантуре и думать только о том, чтобы написать хорошую работу.
-- Как только станешь частью мира магов и начнешь постигать природу сновидений, ты начнешь понимать, что такое магия. И это понимание освободит тебя.
Я смотрела на нее в замешательстве и не могла понять, о чем это она.
-- Это освободит тебя от желания чего бы то ни было. -Эсперанса провозгласила эту фразу так четко, как будто я туга на ухо. Она посмотрела на меня задумчиво и добавила: -Алчность -- твое второе имя, и все же тебе ничего не нужно и ты ничего не хочешь... Ее голос стал тише, когда она стала раскладывать на столе мои книги, записи и стопки каталожных карточек. С сияющим лицом она повернулась ко мне, держа в руках несколько карандашей. -- Я подточила их для тебя бритвой и подточу снова, когда они затупятся. -- Она положила карандаши рядом с блокнотом и широко развела руки в стороны, как бы пытаясь охватить всю комнату. -- Прекрасное место для работы. Здесь тебя никто не потревожит.
-- Я в этом уверена.
Видя, что она собирается уходить, я поинтересовалась, где спал Исидоро Балтасар этой ночью.
-- На своей соломенной циновке, где же еще? -засмеявшись, она подхватила все свои юбки и вышла во двор. Я провожала ее глазами, пока она не скрылась за каменной аркой. Глаза заболели от яркого света.
Немного спустя в одну из тех дверей, что выходили в коридор, громко постучали.
-- Ты одета? -- спросил смотритель, открывая дверь еще до того, как я успела сказать да. -- Пища твоим мозгам, -- объявил он, ставя на стол бамбуковый поднос. Он налил мне прозрачного мясного бульона и заставил съесть мачаку по-сонорански. -- Сам приготовил, -- заметил он.
Смесь из взбитых яиц, нарезанного мяса, лука и красного жгучего перца была просто восхитительной. -- Когда ты закончишь, я свожу тебя в кино.
-- Когда я поем? -- взволнованно спросила я, запихнув в рот тортилью.
-- Когда закончишь писать, -- пояснил он.
После того, как я разделалась с едой, он сказал, что мне нужно познакомиться с собакой.
-- Иначе ты не сможешь никуда выйти. Даже просто в туалет.
Я хотела сказать, что, в общем-то, уже видела собаку и выходила ночью из дома, но он быстрым движением головы позвал меня за собой во двор. Большая черная собака, свернувшись, лежала в тени высокой изгороди, сплетенной из тростника. Смотритель присел на корточки рядом с псом и почесал его за ушами. Наклонившись еще ниже, он шепнул что-то зверю на ухо.
Неожиданно смотритель встал. Испугавшись, я отпрянула назад и приземлилась на мягкое место. Собака заскулила, а смотритель одним невероятным прыжком перепрыгнул через высокую изгородь. Я вскочила на ноги и собралась было бежать, но собака вытянула свои передние лапы и положила их мне на ноги. Сквозь туфли чувствовалась их тяжесть. Собака посмотрела на меня и разинула свою пасть, широко зевнув. Язык и челюсти у нее были иссиня-черными.
-- Это признак превосходной родословной.
Я так испугалась, услышав голос смотрителя за спиной, что повернулась кругом, снова потеряла равновесие и свалилась на собаку. Сначала я не осмеливалась пошевелиться, а потом медленно повернула голову. На меня уставились ее янтарные глаза. Собака обнажила зубы, но не с рычанием, а с самой дружелюбной собачьей улыбкой.
-- Вы стали друзьями, -- произнес смотритель, помогая мне подняться. -- Теперь тебе пора начать писать свою работу.
Я горела желанием выполнить свою задачу. Я писала долгие часы, как-то не замечая времени. Не то чтобы я была настолько поглощена своей работой, что потеряла счет времени. Скорее время, казалось, трансформировалось в пространство. То есть я начала ощущать время как промежутки -- промежутки между появлениями Эсперансы.
Каждый день где-то в середине утра, когда я завтракала -тем, что было оставлено на кухне, -- неожиданно появлялась она, казалось, бесшумно материализуясь из вечной голубоватой дымки, которая висела в кухне, точно облако. Она неизменно расчесывала мои волосы грубой деревянной расческой, не произнося ни слова. Я тоже молчала.
Во второй половине дня я снова встречала ее. Так же бесшумно она возникала во дворе под аркой, сидя в своем кресле-качалке. Часами она смотрела в пространство, как будто видела что-то за пределами человеческого зрения. В это время между нами не было никакого контакта, кроме кивка головы или улыбки. Тем не менее я знала, что нахожусь под защитой ее молчания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115