Мать тем временем забавляла в своем купе Людочку. Она показала ей большой лысый каштан. "Смотри, Людочка, мячик". Девочка потянулась ручонками к каштану и, завладев им, поспешила направить в рот.
- Нельзя так, Людочка. - Мать снова взяла девочку на руки и вышла с ней в коридор.
- Володя! - позвала она, услышав голос мужа в соседнем купе. - Иди подержи минутку ребенка. Я ей постелю.
- Сейчас! - ответил Володя.
Она постояла несколько минут у окна и вернулась в купе.
- Давайте я подержу, - предложил Ермолов. - Иди, Людочка, ко мне.
- Ой, что вы? - удивилась мать. - Он сейчас придет. Очень любит в карты играть. Дома так чуть не каждый вечер. Как пойдет к этим своим партнерам, так мы с Людочкой уже и выспаться успеем, а его все нет.
Володя не пришел в свое купе. Зина принялась развязывать узлы одна, и, чтобы не стеснять ее, Ермолов вышел в коридор. За окном уплывал в сизую даль осенний лес. Смесь желтого с зеленым давала какой-то непривычный глазу темно-серый цвет. Эта однообразная полоса время от времени перебивалась голубыми, хоть и не совсем ясными, просветами. Из соседнего купе доносилось азартное шлепанье карт, возбужденные голоса да изредка свист. А между этими голосами и свистом Ермолов слышал монотонные, как в дремоте, слова женщины:
- Какая-а там погодка-а... будет теперь в Крыму? Весной в Цхалтубо хорошая-а погода. Погрелись. Летом в Риге-э... Куда ты, Дима, короля суешь? В Риге тепло-о было.
Лес за окном кончился, начали попадаться строения, столбы высоковольтных передач. Железнодорожное полотно сначала раздвоилось, потом из-под колес вынырнули и третья и четвертая линии, - поезд стал сбавлять ход.
На остановке Володя вышел в коридор, заглянул в свое купе. Людочка спала, недовольно надув губки, а мать лежала рядом и тоже, видимо, дремала.
- Уснули мои, - сказал Володя, подходя к Ермолову. - Целую ночь укладывались - беда просто с ними. Сидели бы дома!
- А куда вы едете? - спросил Ермолов.
- Домой еду, к своим. У меня отпуск на тридцать три дня.
На перроне появился Тюльпан в сопровождении своей хозяйки. Следом шел Дима. Хозяйка была в длинном, до пят, теплом халате, Дима - в пальто поверх пижамы. Тюльпан так высоко держал свой тупой, задранный кверху нос и выступал так смело и решительно, что все расступались перед ним. Хозяевам это, должно быть, нравилось. Женщина с независимым и немного вызывающим видом все время что-то говорила собаке, а Дима, сложив толстые губы трубкой, многозначительно посвистывал.
Ермолов невольно усмехнулся. Зрелище и вообще-то было забавное, но ему бросилось в глаза другое, о чем неудобно было и говорить: бульдог в эту минуту чем-то неуловимо напоминал своего хозяина.
- Хор-рошая собака! - любуясь, сказал Володя. - Жаль, Людка спит: показал бы ей тютю.
Пассажиры взад-вперед сновали по коридору, дверь в купе, где спали Зина с Людочкой, была открыта. Ермолов повернулся, тихо прикрыл дверь и снова встал рядом с Володей.
- Тихие они у вас, спокойные, - сказал он лейтенанту, уже без тени улыбки глядя в окно.
- Кто?
- Я про ваших говорю...
- А... Они? - Лейтенант глянул на закрытую дверь. - Они спокойные, им что! Беспокоиться особенно нечего. У меня у одного за все голова болит.
- Давно вы вместе?
- Где там давно! Она из десятилетки, а я прямо из училища. Встретились случайно на вокзале... А вы не женаты?
- Нет, не женат.
- Ну и правильно! Молодец!
Ермолов удивленно вскинул на лейтенанта глаза.
- Что вы так смотрите? - продолжал Володя. - Молодец, говорю. Я вам завидую. Только дураки с этим торопятся.
На станции послышался звонок дежурного. Пассажиры на перроне забеспокоились, стали разбегаться по вагонам. Ермолов заметил, как встревоженно подбирала халат и на ходу опережала собаку Володина партнерша по картам, как следом надувал губы Дима, нагруженный жареными цыплятами, яблоками, бутылками с лимонадом. Не прошло и минуты, как эта колоритная троица с сопением протиснулась по коридору. Володя пошел в их купе, и игра в карты возобновилась.
Ермолов остался у окна. Какое-то двойственное чувство появилось у него после этого короткого разговора с Володей. С одной стороны, стоит уважать человека за такую непосредственность и доверчивость, а с другой - хочешь не хочешь, а подумаешь, что это не та непосредственность и не та доверчивость. Из соседнего купе слышалось Володино посвистывание, а Ермолову казалось, что коллега стоит рядом, высокий, подтянутый, с красивыми, живыми глазами. Стоит и, не переставая, что-то говорит про свою жену. Никто уже не просит его об этом, и слушать уже становится неприятно, а он все говорит, говорит... А Зина спит в это время и ничего не слышит. Ей, наверное, снятся хорошие сны, может быть, та первая встреча на вокзале, потом - первая, светлая любовь... А может, она уже не спит?
Ермолов осторожно берется за дверную ручку, заглядывает в узенькую щелку. Так и есть, не спит.
- Входите, входите! - говорит Зина. - Что же вы все время стоите в коридоре?
И Ермолов входит в купе, смущенно опустив глаза, садится у столика. Ему неприятно, что он заговорил с Володей о таких вещах, о которых можно было и не говорить. Может быть, Зина и тогда не спала и все слышала. Не так стыдно за свои вопросы, как за Володины ответы.
- Я поспала немножко. - Зина благодарно улыбается, но смотрит не на Ермолова, а в окно. - Вернее сказать, не поспала, а вздремнула.
- Станцию одну недавно проехали, остановка была. Не слышали?
Ермолов заметил, как у Зины вздрогнули ресницы, когда она хотела было взглянуть на него.
- Не слышала я, - тихо ответила женщина, не отрывая глаз от окна.
А Ермолов теперь уже не сомневался, что она все слышала, потому что, конечно же, не спала.
1 2 3 4 5 6