— Доктора, — сказал Горбунов.
Митя кинулся к переговорной трубе. Через минуту прибежал доктор.
— Ваше заключение?
— Растирание. Аспирин. Спирт, — сказал Гриша с ударением на последнем слове. Чистый спирт хранился под койкой у механика и выдавался только с разрешения командира.
— Добро, — сказал Горбунов. — Все свободные от вахты — по кубрикам. Командиров боевых частей прошу задержаться. — Он ласково кивнул Тулякову, который стоял переминаясь и, вероятно, думал, что ему еще влетит.
— Так вот, — проворчал командир, усаживаясь на свой узенький диванчик во втором отсеке, — возблагодарим судьбу за то, что комдив всего этого не видел.
Все заулыбались. Митя — несколько натянуто.
— Скажу вам по секрету, — продолжал Горбунов. — Борис Петрович неохотно давал разрешение на переезд. Если мы и в дальнейшем будем тратить на сбор по тревоге почти семь минут — наш священный долг признать, что эксперимент себя не оправдал.
Командир не обращался впрямую к помощнику, но Туровцев чувствовал себя прескверно.
— Как вы считаете, Дмитрий Дмитрич, — спросил Горбунов тусклым от усталости голосом, — не могли бы мы все-таки уложиться в более короткое время?
— Могли бы, — сказал Митя, заранее изнемогая.
— Примерно?
— Минуты в две-три.
— В две? Сомневаюсь. Хотя бы в три?
— Конечно.
— Тогда почему же это у нас не получается?
— Так ведь в первый же раз…
— Торпедная атака тоже будет в первый раз. Вы провели звонок, но не подумали, что он может зазвонить. Неужели вы так мало изучили мой характер?
Возразить было нечего, и Митя промолчал.
— Почему опоздал Савин?
— Не знаю.
— А я знаю. Ни с того ни с сего устроили баню и постирушку. Кто разрешил?
— Это возникло как-то стихийно.
— А старпом оказался во власти стихии. Заметьте — Туляков тоже поступил самовольно, но разница между ним и Савиным в том, что Туляков сиганул на лодку в одних носках, а Савин не торопясь разыскал свое имущество, аккуратным образом оделся, обулся… Вы не считаете, что Савин должен быть наказан?
— Д-да, конечно…
— И строже, чем Граница?
Митя молчал, вздыхая.
— Не скрою, я сегодня остался доволен штурманом. Поэтому я мягче отношусь к помощнику, хотя его безответственность граничит…
Громыхнула кремальера, и в отсек заглянул боцман. Штурману повезло — он так и не узнал, с чем граничит безответственность помощника.
— Товарищ капитан-лейтенант, — сказал Халецкий с хитрым видом. — Тут до вас Туляков просится.
— А! — сказал Горбунов, ласково оскалив свои волчьи зубы. — Пусть зайдет.
— Только он, как бы вам доложить… — Боцман фыркнул.
— Ну, ну?
— Совсем бусой, товарищ командир.
Мите показалось «босой» — это его удивило. Он удивился еще больше, когда вошел Туляков. Старшина был обут в валенки, укутан в овчинный тулуп и совершенно пьян. На его раскрасневшемся потном лице было разлито блаженство.
— Товарищ командир корабля! — возгласил Туляков. При этом он так рискованно взмахнул руками, что боцману пришлось поддержать его сзади. — Дорогой ты наш Виктор Иваныч!
Он замолк, глядя на Горбунова сияющими глазами. Все слова казались ему слабыми и недостаточными.
— Я вас слушаю, Лаврентий Ефимович, — иронически отозвался Горбунов.
Ирония в данном случае заменяла строгость. Но Туляков не заметил ни строгости, ни иронии, он пришел в еще больший восторг.
— Виктор Иваныч, — забормотал он, то простирая руки вперед, то прижимая их к груди. — Ты послушай меня… Вот, говорят, дисциплина. Дисциплина — это… — Он выпятил нижнюю губу, развел руками и даже присел, чтоб лучше выразить, какое значение он придает дисциплине. — Но опять же — какая? Со-зна-тель-ная. Так? — с неожиданной строгостью спросил он Туровцева.
Митя отвернулся, чтоб не рассмеяться. Туляков вздохнул.
— А что это значит? — Он глядел на Горбунова испытующе и лукаво. — Знаешь, нет? Ты извини, что я тебя так — по-рабочему. Так вот не обижайся, а послушай, что я сейчас скажу. Я завтра того не скажу.
— Ну, ну, я слушаю.
— Вот и слушай. Все будет нормально. Ясен вопрос? Вдумайся, повторять не буду. Все будет нормально. Разрешите идти?
— Разрешаю, — сказал Горбунов.
— Веди, боцман.
— Безобразие, — пробурчал Горбунов, когда хлопнул люк; было непонятно, сердит он или растроган. Затем вновь вцепился в Туровцева: — Если теперь Туляков заболеет, виноваты будете вы… Что мне с вами делать, помощник? Как будто вы и неглупый парень, но я, хоть убейте, не понимаю хода вашей мысли. Мы ведь жита не сеем, угля не рубаем, и единственное оправдание нашего с вами существования — сигнал боевой тревоги. А вы, услышав тревожный звонок, небось сами толком не поняли, что там такое трещит…
Митя вздрогнул. Это уже попахивало мистикой. Он взглянул на Каюрова, Ждановского. Механик был серьезен, но минер с трудом удерживался от смеха.
— Теперь скажите, как быть с квартирой? Будем оставлять дневального или достаточно запереть?
— По-моему, достаточно.
— Кто это должен делать? Станем на почву опыта, — быстро сказал Горбунов, видя, что Митя колеблется, — во время сегодняшней тревоги квартира была заперта?
— Нет.
— Почему?
— Там оставался краснофлотец.
— Кто? Савин?
— Нет. Соловцов.
— Соловцов?!
По тому, как изменился в лице Горбунов и переглянулись остальные, Митя понял, что совершил еще одну ошибку.
— Он сказал, что вы его знаете…
— Я-то знаю, а вы — нет. Он еще там?
— Наверное.
— Федор Михалыч, личная просьба: перед тем как лечь, расспросите Соловцова хотя бы в самых общих чертах: где, что, откуда… А завтра я с ним сам поговорю.
— Однако дорог Соловцов, — зевая, сказал Каюров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182