Но я все еще держусь.
– А у вас чистенько, – замечает гостья, когда я, заклеив ранку кусочком пластыря, возвращаюсь с ней в горницу. – Кто за вами ухаживает?
– Добрый ангел.
– Вот как! А какого он пола, этот ангел?
– Ангельского.
– Смотрите, каков? – говорит девица кому-то третьему. – Колючий. Не дается в руки. Наверно, хотите походить на строгого профессора, а вы просто злой мальчик. Вам этого никто не говорил?
Я молчу. Она пожимает плечами:
– Странно. Никаких следов женщины. Неужели к вам никогда не приходят женщины?
– Нет, почему же. Очень часто.
– Очень часто? И что же вы с ними делаете?
– Убиваю. А затем заношу на карточку.
– Ну вот, вы опять не хотите говорить серьезно…
– Когда вы приступите к делу, по которому пришли, я буду говорить серьезно.
Догадавшись по моему тону, что все оттяжки исчерпаны, гостья присаживается к столу, открывает портфельчик, и я узнаю завизированные мной машинописные листочки. Прежде чем девица успевает их спрятать, я замечаю паутину карандашных пометок: кто-то правил, подчеркивал и ставил длинные удивленные вопросительные знаки. А наверху – намалеванный жирным фломастером заголовок «В борьбе со смертью».
– Это еще что такое?
– Вам не нравится заголовок?
– Я нахожу его идиотским.
– Почему?
– Потому что я не борюсь со смертью.
– А с чем же вы боретесь?
– Со старостью. Точнее – с преждевременной старостью. И не столько борюсь, сколько пытаюсь разобраться в ее причинах.
– Скромничаете. Вы что же, не хотели бы сделать людей бессмертными?
– Ни в малейшей степени. Бессмертие человечества в его непрерывном обновлении. Если б люди были бессмертны, это было бы трагедией.
– Для кого?
– Для всей планеты и для каждого человека в отдельности. Вспомните легенду об Агасфере – бессмертие было дано ему в наказание. Вы читали «Фауста»?
– Да, конечно, – говорит моя гостья с поспешностью, из которой я заключаю, что оперу она, вероятно, слышала.
– В таком случае вы, наверно, заметили: Фауст просил у черта не бессмертия, а молодости. И кроме того: вам не приходило в голову, что бессмертный человек тоже смертен?
– Ну знаете, это парадокс!
– Парадокс? А вы хорошо представляете, что значит это слово?
– Надеюсь.
– Судя по вашей осудительной интонации – не очень. Парадокс – истина. Не сразу распознаваемая. Истина, похожая на ложь. У парадокса есть могущественный антипод – софизм. Ложь, похожая на истину. Мы с легкостью проглатываем софизмы, но настораживаемся, почуяв запах парадокса. А парадокс самый безобидный: для того, чтоб быть по-настоящему бессмертным, человек должен обладать не существующей в природе механической прочностью, не гореть в огне, не тонуть в воде и не поддаваться жесткому радиоизлучению. Вам нажужжали в уши про американские секвойи, которые, видите ли, живут сотни лет, но при этом почему-то забывают, что секвойи также подвержены стихийным бедствиям, а главное, их так же можно спилить, как и любое другое дерево. Всякая смерть печальна, но когда умирает глубокий старик или старуха, мы говорим – они умерли естественной смертью, и это умеряет нашу печаль. Ужасно, когда умирает молодое существо, мы называем такую смерть преждевременной, трагической. Теперь представьте себе на минуту ужас гибели человека, теоретически бессмертного, ужас расставания с вечной жизнью… Моего воображения на это не хватает.
Вид у моей гостьи несколько растерянный.
– Мне трудно с вами спорить, – бормочет она. – Но наш главный очень просил вас смягчить свою точку зрения…
– На что именно?
– На бессмертие.
– Почему?
– Видите ли, один академик, забыла фамилию, но это неважно, он очень крупный ученый и даже президент чего-то там, он считает…
– Прекрасно. Если ваш главный так жаждет бессмертия, пусть возьмет интервью у этого академика.
– Не надо быть злюкой. И пессимистом. Сейчас вы скажете, что я не понимаю, что значит это слово, но я, честное слово, догадываюсь.
– И вам нравятся оптимисты.
– Нравятся. В позапрошлом году у нас в редакции был «круглый стол» и на нем выступал молодой ученый – кстати, он из вашего Института – и очень всем понравился. Он говорил, что в самое ближайшее время продолжительность человеческой жизни можно будет увеличить в два и даже в два с половиной раза.
– Вдовин?
– Вдовин. Вы знаете Вдовина? Правда талантливый?
– Талантливый? Скорее много обещающий.
Она смотрит на меня подозрительно.
– Это одно слово или два?
– Два.
– Ну как же вы не язва? А вы что – совсем в это не верите?
– Я уверен лишь в одном: мы с Вдовиным умрем гораздо раньше, чем это удастся проверить.
– Я не знала, что вы такой сердитый.
– Я не сердитый, я очень занятой. Что от меня еще нужно вашему главному?
– Он просил передать вам, что не понимает…
– Допускаю. Но при чем тут я?
– Нет, кроме шуток. Старение – естественный процесс или патологический?
– И то и другое.
– И норма и болезнь?
– Именно так.
– Как это может быть?
– Почему же нет? Может же фотон быть одновременно волной и частицей? Граница между нормальным и патологическим в достаточной мере условна, нормы устанавливаются людьми. Природа не всегда имеет на этот счет определенное мнение.
Гостья вздыхает:
– А ну вас, вы меня совсем запутали. Ну приведите какой-нибудь простой пример, чтоб я тоже поняла.
– Пример? Пожалуйста. Разве не приходилось вам говорить: «Ах нет, сегодня я больна…» Или даже: «Слава богу, я заболела». Это правда и одновременно ложь, потому что с физиологической точки зрения вы совершенно здоровы.
Конечно, это хамство, но я почему-то не чувствую раскаяния. Гостья вспыхивает, но молчит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160