они едут в деревни и учат читать и писать деревенских жителей и их детей, но большей частью детей. Шах и шахиншахиня основали этот корпус несколько лет назад, и Азадэ вступила в него, когда ей был двадцать один год. Она родом из Тебриза, где я работаю, преподает в нашей наспех построенной школе. Я познакомился с ней семь месяцев и три дня тому назад. Ей тогда было двадцать четыре…
Эрикки засветился изнутри, вспоминая тот первый раз, когда он увидел ее: в аккуратной форме, волосы волнами сбегают на плечи, она сидела на лесной поляне в окружении ребятишек, потом улыбнулась ему, он прочел в ее глазах изумление – его размеры поразили ее – и тут же понял, что именно эту женщину ждал всю свою жизнь. Ему тогда было тридцать шесть. Ах, подумал он, лениво глядя на нее, в очередной раз благословляя лесного тонто, который в тот день направил его в ту часть леса. Всего три месяца еще, а потом два месяца отпуска. Будет здорово, что я смогу показать ей Суоми.
– Пора, Азадэ, милая, – сказал он.
– Нет, Эрикки, еще нет, еще рано, – пробормотала она в полудреме, убаюканная теплом, но не алкоголем, потому что она не пила. – Пожалуйста, Эрикки, еще не…
– Тебе вредно слишком перегреваться, – твердо сказал он. Между собой они всегда говорили по-английски, хотя она так же бегло говорила и по-русски – ее мать была наполовину грузинкой, родом из приграничного района, где знать два языка было и полезно, и умно.
Еще она знала турецкий, этот язык был наиболее употребительным в этой части Ирана, азербайджанский и, разумеется, фарси. Он, за исключением нескольких слов, не знал ни фарси, ни турецкого. Эрикки сел на скамье, отер с себя пот, чувствуя в душе полное умиротворение, потом наклонился вперед и поцеловал ее. Она ответила на его поцелуй и задрожала, когда его руки стали искать ее тело, а ее руки – его.
– Ты такой плохой, Эрикки, – сказала она и сладко потянулась.
– Готова?
– Да.
Она приникла к нему, когда он легко, как пушинку, поднял ее на руки и вышел с нею из сауны в предбанник, там он толкнул ногой дверь и вышел на морозный воздух. Она охнула на холоде и сжала зубы, когда он зачерпнул пригоршню снега и растер им ее тело, от чего ее кожа начала гореть, словно тысячи иголочек кололи ее, но не больно. В считанные секунды она вся засветилась и внутри, и снаружи. Вся зима ушла у нее на то, чтобы привыкнуть к растиранию снегом после горячей сауны. Теперь без него сауна уже была неполной. Быстро она сделала то же самое для него, потом радостно бросилась назад в тепло, оставив его барахтаться и кататься в снегу еще несколько секунд. Он не заметил группу мужчин и муллу, которые потрясенно наблюдали за ними с пригорка в пятидесяти шагах, полускрытые деревьями, которые росли вдоль тропы. Только закрывая за собой дверь, он увидел их. Ярость захлестнула его. Он с грохотом захлопнул дверь.
– Там какие-то люди из деревни. Они, должно быть, подсматривали за нами. Ведь в деревне знают, что сюда нельзя!
Она разозлилась не меньше него, и они торопливо оделись. Он натянул штаны, толстый свитер, меховые унты, схватил огромный топор и выскочил наружу. Люди стояли на том же месте, и он с ревом ринулся в их сторону, подняв топор высоко над головой. Они бросились врассыпную. Потом один поднял автомат и выпустил короткую очередь в воздух; громкое эхо запрыгало по горам. Эрикки остановился как вкопанный, весь его гнев разом улетучился. Еще никогда ему не угрожали оружием, никогда ствол автомата не смотрел ему в живот.
– Поклади топор, – сказал человек на плохом английском, – а то убиваю.
Эрикки стоял в нерешительности. В этот миг подбежавшая Азадэ кинулась между ними, отпихнув автомат в сторону, и закричала на турецком:
– Как вы смели прийти сюда! Как вы смели прийти с оружием – вы кто, бандиты? Это наша земля, убирайтесь с нашей земли, или я отправлю вас за решетку! – Она закуталась в тяжелую шубу поверх платья, но сейчас буквально тряслась от ярости.
– Эта земля принадлежит народу, – сердито проговорил мулла, держась от нее подальше. – Покрой свои волосы, женщина, покрой св…
– Кто ты, мулла? Ты не из моей деревни! Кто ты?
– Меня зовут Махмуд, мулла мечети Хаджста в Тебризе. Я не один из твоих лакеев, – зло проговорил он и тут же отпрыгнул в сторону, увернувшись от Эрикки, который бросился на него.
Человек с автоматом потерял равновесие, но другой, находившийся на безопасном расстоянии, щелкнул затвором своей винтовки:
– Клянусь Аллахом и Пророком, останови эту чужеземную свинью, или я отправлю вас обоих в ад, где вам и место!
– Эрикки, подожди! Оставь этих собак мне! – выкрикнула Азадэ по-английски, потом прокричала им: – Что вам здесь нужно? Это наша земля, земля моего отца Абдоллы-хана, хана рода Горгонов, родственника Каджаров, которые правили здесь веками. – Ее глаза уже привыкли к темноте, и она вглядывалась в незваных гостей. Их было десять человек, все молодые, все вооружены, все не из этих мест, все за исключением одного, каландара – бродячего дервиша. – Каландар, как ты посмел прийти сюда!
– Простите, ваше высочество, – извиняясь, ответил тот, – но мулла сказал, что я должен отвести его сюда по этой тропе, а не по главной дороге, и поэто…
– Что тебе нужно, паразит? – спросила она, поворачиваясь к мулле.
– Говори с уважением, женщина, – ответил мулла с еще большей злобой. – Скоро власть будет у нас. В Коране есть закон, карающий наготу и распутство: побиение камнями и кнут.
– В Коране есть законы, карающие непрошенное появление на чужой земле, разбой, угрозы в адрес мирных людей и бунт против своего вождя и законного повелителя. Я тебе не одна из твоих запуганных неграмотных бедолаг!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46