В конце концов, этот чертов парень – революционер до мозга костей, открыто призывающий к восстанию против законного правительства, признаваемого всеми остальными, включая и правительство ее величества. В любом случае, если вы окажетесь достаточно глупы, чтобы сделать этот запрос, правительство, безусловно, запомнит, что вы поставили его в неловкое положение, и это вам выйдет боком, что так, что эдак».
В итоге Мак-Айвер достиг приемлемого компромисса с комитетом.
– В конце концов, – указал он с огромным облегчением, – это выглядело бы очень странно, если бы ваш почитаемый лидер был доставлен в город на британском вертолете. Конечно же, будет лучше, если вертолет будет принадлежать иранским ВВС и пилотировать его будет иранец. Я, разумеется, прослежу, чтобы одна наша машина, даже, собственно, две, стояли наготове на случай аварии или чего-то непредвиденного. С нашими лучшими пилотами. Вы просто свяжетесь с нами по рации, запросите помощь для экстренной эвакуации, и мы тут же откликнемся…
И вот теперь он здесь, ждет и молится, чтобы не было никакой экстренной эвакуации, на которую им пришлось бы откликаться.
Огромный «Боинг-747» компании «Эр Франс» появился из розоватого марева. Двадцать минут он закладывал круги, ожидая разрешения на посадку.
Мак-Айвер по рации 212-го слушал, что происходит на диспетчерской вышке.
– Все еще какие-то проблемы с безопасностью, – говорил он двум своим спутникам. – Погодите-ка… Самолет получил добро на посадку!
– Начинается, – пробормотал Петтикин себе под нос.
Они наблюдали, как 747-й заходит на посадку. Лайнер был ослепительно белым, национальные цвета Франции сверкали. Он медленно опускался к полосе по идеальной траектории, потом, в самый последний миг, пилот вдруг включил двигатели на полную мощность, и «боинг» начал опять набирать высоту.
– Что за игры он затеял, черт возьми! – воскликнула Дженни, чувствуя, как забилось сердце.
– Пилот говорит, что хотел получше все рассмотреть, – пояснил ей Мак-Айвер, вслушиваясь в голос в наушниках. – Наверное, и я бы поступил так же… просто чтобы быть уверенным. – Он бросил взгляд на Петтикина, который должен был пилотировать вертолет при любом экстренном вызове от комитета. – Господи, надеюсь, ВВС не выкинет какой-нибудь совсем безумный трюк.
– Смотрите! – вскрикнула Дженни.
Самолет вновь зашел на посадку и на этот раз приземлился, из-под взвизгнувших шин порхнул дым, мощные двигатели взревели, переходя на обратную тягу для торможения. К самолету тут же рванулся «мерседес», и по мере того как новость облетала всех, кто находился в терминале, переносилась оттуда на блокпосты и дальше на улицы, всю бесчисленную массу людей охватывало безумное ликование. Со всех сторон начали скандировать: «Аллаху акбар… Ага ухмад» – «Бог велик… Учитель вернулся…»
Казалось, целая вечность прошла, пока к самолету подкатил трап, и дверь открылась, и по ступеням, поддерживаемый одним из французских стюардов, спустился старик с густой бородой и суровым лицом под черной чалмой. Он прошел мимо почетного караула, торопливо собранного из нескольких мулл и иранских сотрудников «Эр Франс», и его окружили приближенные помощники и нервничающие служащие аэропорта, после чего он быстро сел в машину, которая тут же покатила к терминалу.
Там его встретил настоящий бедлам: ликующие, вопящие, потерявшие контроль над собой люди толкали и отпихивали друг друга, чтобы пробраться поближе к нему, дотронуться до него, журналисты со всего мира дрались друг с другом за лучшее место для съемки, сверкали вспышки фотоаппаратов, поблескивали объективы телекамер, все кричали, «зеленые повязки» и полиция пытались как-то защитить его от напирающей толпы. Дженни увидела его на какое-то мгновение – недвижимого кумира посреди бушующего неистовства, – потом людская масса поглотила его.
Дженни потягивала свой мартини, вспоминая; ее глаза неотрывно смотрели на радиоприемник, она пыталась усилием воли заставить передачу возобновиться, пыталась стереть из памяти тот день и речь Хомейни на кладбище Бехешт-Захра, выбранном для этой цели потому, что там были похоронены столь многие из тех, кто погиб в «кровавую пятницу», – он называл их мучениками.
Стереть из памяти увиденные ими позже телевизионные кадры с бушующим морем тел, окружавшим кортеж автомобилей, который продвигался вперед буквально по дюймам – все соображения безопасности безнадежно утрачены, – десятки тысяч мужчин, женщин, молодых людей, кричащих, толкающихся, дерущихся, чтобы пробраться поближе к нему, карабкающихся со всех сторон на микроавтобус «шевроле», в котором он ехал, пытающихся дотянуться до него, коснуться его, сам аятолла сидит на переднем сиденье с видимым спокойствием, время от времени вздымая руки навстречу этому поклонению. Люди ползут по капоту, по крыше, плача и крича, взывая к нему, отпихивая и сталкивая других, кто пытается забраться на автомобиль, водитель совершенно не видит дороги, то резко тормозит, чтобы стряхнуть народ, то вдруг жмет на газ, слепо посылая машину вперед. Стереть из памяти кадры с юношей в грубом коричневом костюме, который взобрался на капот, но прочно ухватиться не смог и медленно сполз под колеса.
Таких, как этот юноша, были десятки. В конце концов «зеленые повязки» пробились к автомобилю, окружили его и вызвали по рации вертолет; она помнила, как этот вертолет быстро и безжалостно опустился прямо в толпу, которая подалась прочь от вращающихся лопастей, повсюду тела, повсюду раненые, потом – аятолла, шагающий в центре кольца из своих стражей ислама, бесстрастный, со строгим лицом, вот ему помогают сесть в вертолет, и вертолет взмывает в небо под нескончаемые «Аллаху-у-у акбар… Ага ухмад…»
– Я налью себе еще, – сказала она и поднялась, чтобы унять дрожь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46