— Он положил табак в обе ноздри, глубоко втянул в себя воздух и чихнул. — Я полагаю, вам, конечно, известно, что Китаем правят не китайцы.
— Нет, сэр.
— Как нас уверяют, половина всех проблем из-за этого. Нынешние правители Китая — маньчжуры. Они родом из Маньчжурии. Дикие варвары, жившие когда-то к северу от Великой Стены. Говорят, они правят Китаем уже двести лет. Нас, должно быть, принимают здесь за дураков. Китайцы утверждают, что существует громадная стена — вроде Адрианова Вала , которая тянется вдоль всей северной границы Китая и защищает страну от диких кочевых племен. По слухам, эта стена свыше трех с половиной тысяч миль длиной, сорок футов высотой и тридцать толщиной, она настолько широка, что по ней могут ехать восемь всадников в ряд. И через каждые триста ярдов там, якобы, стоят сторожевые башни. Сложена стена из кирпича и гранита, и возвели ее две тысячи лет тому назад. — Он презрительно фыркнул. — Надо же такое выдумать! Смешно!
— Я считаю, что стена существует, — проговорил Струан.
— Ну, полно, Дирк, — замахал на него рукой Лонгстафф. — Невозможно, чтобы такое укрепление могло быть построено две тысячи лет назад.
— Легенда гласит, Кулум, что на строительство стены был отправлен каждый третий человек в Китае. Строили ее десять лет. Говорят, при строительстве умер миллион человек, и все они погребены в стене. И духи умерших охраняют ее.
Кулум усмехнулся.
— Если она так огромна, маньчжуры бы никогда ее не преодолели. Не может быть, чтобы она существовала.
— Согласно легенде, маньчжуры прорвались через стену обманом. Китайский генерал, охранявший ее, продал собственный народ.
— А вот это более чем вероятно, — с отвращением произнес Лонгстафф. — Никакого понятия о чести здесь, на Востоке, ну? Этот генерал полагал, что сможет с помощью врагов захватить трон, но маньчжуры воспользовались им, а потом уничтожили. По крайней мере, так говорится в легенде.
— Вот уж действительно странная легенда, сэр, — сказал Кулум.
Взгляд Струана стал жестким.
— Тебе лучше сразу привыкнуть к тому, что ты теперь будешь слышать много странного. И подумай еще вот над чем, Кулум, — китайская цивилизация насчитывает пять тысячелетий. Постарайся осмыслить это: книги, печатные прессы, живопись, поэзия, правительство, шелк, чай, порох и тысячи других вещей. В течение тысячелетий! Мы же можем считать себя цивилизованными последние пятьсот лет. Если это вообще можно назвать цивилизованностью.
Раздался стук в дверь. В каюту торопливо вошел Горацио.
— Ваше превосходительство?
— Вы нужны мне, Горацио. Я хочу, чтобы вы незамедлительно перевели это на китайский и отослали со специальным курьером. И направьте копию мистеру Скиннеру, пусть напечатает это в своей газете.
— Слушаюсь, сэр. — Горацио взял бумагу и повернулся к Струану: — Я был очень огорчен, услышав ужасное известие.
— Благодарю вас. Это мой сын Кулум. Горацио Синклер. Молодые люди пожали руки, с первого взгляда понравившись друг другу.
Горацио прочел письмо.
— У меня уйдет много времени на то, чтобы перевести это в приемлемых придворных выражениях, сэр.
— Его превосходительство желает, чтобы письмо было отправлено именно в том виде, в каком оно написано, — веско сказал Струан. — Безо всяких изменений.
Горацио открыл рот от изумления, потом едва заметно кивнул.
— Да, я… э… сделаю это немедленно. Но Ти-сен ни за что не примет такого послания, мистер Струаи. Ни за что, ваше превосходительство. Иначе он слишком потеряет лицо.
Лонгстафф встрепенулся.
— Лицо? Я покажу этому скользкому плуту-язычнику, что такое лицо, клянусь Богом! Передайте адмиралу мое почтение и попросите его отправить это письмо в Вампоа на линейном корабле, с распоряжением проследовать оттуда прямо в Кантон, если только письмо не будет принято!
— Слушаюсь, сэр.
— Не примет его, скажите пожалуйста! — продолжал возмущаться Лонгстафф, когда Горацио вышел. — Поразительное высокомерие. Все эти язычники — варвары. Все до единого. Китайцы. Маньчжуры. Они не ведают, что такое справедливость, и их презрение к человеческой жизни поистине невероятно. Они продают своих дочерей, братьев, сестер. Уму непостижимо.
Кулум вдруг вспомнил свою мать и братьев, и то, как они умирали. Водянистые рвота и стул, вонь, невыносимые рези в животе, запавшие глаза, подергивающиеся руки и ноги. Потом конвульсии, еще более сильная вонь и вслед за этим — смерть и черная дыра разверстого рта. А после смерти внезапно наступали мышечные спазмы, и вот ею мать, скончавшаяся час назад, вдруг начинает извиваться на кровати — мертвые глаза открыты, рот зияет…
Давние страхи опять заползли в его душу, лишая сил, и он отчаянно попытался заставить себя думать о чем-нибудь другом — о чем угодно, лишь бы отвлечься, забыть этот кошмар.
— Касательно распродажи участков, сэр. Землю сначала необходимо промерять. Кто должен этим заняться, сэр?
— Найдем кого-нибудь, не беспокойтесь.
— Может быть, Глессинг? — предложил Струан. — У него есть опыт в составлении карт.
— Прекрасная мысль. Я поговорю с адмиралом. Отлично.
— Кстати, раз уж о нем зашла речь, вы могли бы подумать о том, чтобы назвать пляж, где сегодня был поднят флаг, мысом Глессинга.
Лонгстафф был поражен.
— Положительно, я никогда не научусь понимать вас. Зачем изменять самому себе и увековечивать имя человека, который вас ненавидит?
Потому что хорошие враги — это большая ценность, подумал Струан. К тому же Глессинг будет мне полезен. Теперь он умрет за этот мыс, названный его именем, а это означает — за весь Гонконг.
— Мне просто подумалось, что такой жест доставит удовольствие нашему доблестному военному флоту, — сказал он вслух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45