— Кулум, мальчик мой!
Кулум остановился на мгновение и беспомощно опустил руки, утонув в бездонной радости отца. Потом он бросился вперед, вздымая ногами тучи брызг, и наконец, задыхаясь, упал в спасительные объятия. И тут весь ужас последних месяцев прорвался наружу, как лопнувший нарыв, и он зарыдал, прижавшись к отцу изо всех сил, и тогда Струан на руках отнес его на берег, покачивая как младенца и приговаривая: «Кулум, сынок» и «Ну, полно, полно…», и «О, дитя мое», а Кулум бормотал сквозь слезы: «Мы умерли… мы все умерли… Мама, Йэн, Лечи, бабушка, тетя, кузина Клер… мы все умерли, отец. Остались только я и Винифред, да и она сейчас, наверное, тоже умерла». Он повторял имена снова и снова, и каждое, как нож, вонзалось в сердце Струана.
Выплакавшись, Кулум заснул, обретя наконец покой в сильных и теплых объятиях отца. Сон его был глубок, и никакие сновидения не мучали его — впервые с тех пор, как началась эпидемия. Юноша проспал остаток этого дня, всю ночь и часть следующего, и все это время Струан держал сына на коленях, мягко его покачивая.
Струан не замечал течения времени. Иногда к нему приходили жена и деги — Рональда, Йэн, Лечи, Винифред — они садились рядом, и он разговаривал с ними. Иногда они уходили прочь, и он звал их — тихо, чтобы не потревожить сон Кулума, — и тогда они возвращались. Иногда он напевал тихие колыбельные песенки, с которыми Рональда обычно укладывала детей спать. Или гаэльские прибаутки своей матери, да еще те, что слышал от Катерины, своей второй матери. Иногда душу его окутывал туман, и он ничего не видел. Проснувшись, Кулум почувствовал умиротворение.
— Здравствуй, отец.
— С тобой все в порядке, сынок?
— Да, теперь все хорошо. — Кулум поднялся на ноги.
На пляже в тени скалы было холодно, но, выйдя на солнце, он начал согреваться. Флот неподвижно стоял на якоре в бухте, посыльные суда сновали между кораблями. Самих кораблей стало меньше.
— Это там будет стоять Большой Дом? — спросил Кулум, показывая рукой на круглый холм.
— Да. Там мы смогли бы жить с осени и до весны. В этот период здесь славно, хороший климат.
— Как называется эта долина?
— У нее пока нет названия. — Струан встал и подошел к сыну, преодолевая боль, разлившуюся по плечам и спине.
— У нее обязательно должно быть название.
— Маленькая Карен — твоя кузина Карен, младшая из дочерей Робба — хочет назвать ее Счастливой Долиной. Мы были бы счастливы здесь. — Голос его налился свинцом. — Они сильно страдали?
— Да.
— Ты расскажешь мне об этом?
— Не сейчас.
— Крошка Винифред, она умерла до того, как ты уехал?
— Нет. Но она была очень слаба. Доктора сказали, что при таком состоянии… доктора просто пожали плечами и ушли.
— А дедушка?
— Чума его даже не коснулась. Он примчался к нам быстрее ветра, когда услышал про болезнь, потом взял к себе Винифред. Я отправился жить к тете Ютинии, чтобы помогать им. Но я им не помог.
Струан стоял лицом к гавани, не видя ее.
— Ты сказал дяде Роббу?
— Да. Да, кажется, сказал.
— Бедный Робб. Мне лучше поторопиться на корабль. — Струан нагнулся и поднял конверты с депешами, наполовину присыпанные песком. Конверты были не распечатаны. Он отряхнул их от песка.
— Прости, — сказал Кулум, — я забыл отдать их тебе.
— Да нет, дружок. Ты мне их отдал. — Струан увидел направляющийся к берегу баркас. На корме сидел Исаак Перри.
— Доброе утро, мистер Струан. — осторожно заговорил Перри. — Сожалею по поводу вашей утраты.
— Как там Робб?
Перри не ответил. Он спрыгнул на берег и рявкнул матросам: «Пошевеливайтесь!», и Струан, преодолевая онемение своего разорванного в клочья мозга, спросил себя, почему Перри вдруг стал бояться его. Он не знал никаких причин для такого страха. Абсолютно ни одной.
Матросы вынесли на берег стол, скамьи, пищу, чай, бренди и одежду.
— Пошевеливайтесь! — раздраженно повторил Перри. — И станьте на рейде. Убирайтесь отсюда ко всем чертям и становитесь на рейд!
Гребцы быстро столкнули баркас на воду, вывели его за полосу прибоя, где и бросили якорь, радуясь возможности убраться подальше от тяжелой руки капитана.
Струан помог Кулуму переодеться во все сухое, потом надел чистую рубашку с оборками и теплый бушлат. Перри помог ему стянуть промокшие сапоги.
— Спасибо, — сказал Струан.
— Болит? — спросил Кулум, увидев его покалеченную ногу.
— Нет.
— Касательно мистера Робба, сэр, — начал Перри. — После того, как Кулум отправился сюда, он потребовал себе бутылку. Я сказал ему нет, но он ничего не хотел слушать. Вы отдали распоряжение, — запинаясь продолжал он, — так что каюта слегка пострадала, но бутылку я у него забрал. Когда он пришел в себя, он не стал сердиться. Я доставил его на «Китайское Облако» и передал на руки жене.
— Ты поступил правильно, Исаак. Благодарю тебя. — Струан положил Кулуму на тарелку его завтрак: говяжье рагу, клецки, холодного цыпленка, картофель, галеты, и налил себе оловянную кружку горячего сладкого чая.
— Его превосходительство шлет свои соболезнования. Он выразил желание повидаться с вами в любое удобное для вас время.
Струан провел рукой по лицу и ощутил ладонью колючую щетину. Интересно, задумался он, почему я чувствую себя грязным всякий раз, когда не побреюсь или не почищу зубы.
— Ваша бритва лежит вон там, — сказал Перри, показывая на маленький столик, поставленный сбоку. Он предвидел, что Струану, вероятно, захочется привести себя в порядок. Ему было известно, что чистоплотность стала для Тай-Пэна почти манией. — Я привез горячую воду.
— Спасибо. — Струан намочил в горячей воде полотенце и протер им лицо и голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45