Потом он узнал, глядя на нее сквозь еще не высохшие слезы, что быть китайцем даже наполовину — большое счастье, потому что китайцы — самая чистая раса на земле. И еще он узнал, что Тай-Пэн его отец.
— Но почему же тогда мы живем здесь? Почему «отец» — это Чен Шень?
— У варваров бывает только одна жена, и они не женятся на китаянках, сын мой, — объяснила ему Кай-сун.
— Почему?
— Такой у них обычай. Глупый обычай. Но так уж они устроены.
— Я ненавижу Тай-Пэна! Ненавижу! Ненавижу его! — вырвалось у мальчика.
Мать ударила его по лицу. Наотмашь. Раньше она никогда его не била.
— На колени! На колени и проси прощения! — гневно заговорила она. — Тай-Пэн твой отец. Он дал тебе жизнь. Он мой Бог. Он выкупил меня для себя, а потом облагодетельствовал, продав Чен Шеню как жену. С чего бы, ты думаешь, Чен Шень, который мог купить себе тысячу девственниц, стал брать в жены женщину с двухлетним сыном нечистой крови, когда бы Тай-Пэн не захотел так? Зачем бы Тай-Пэн стал тратить столько денег и покупать мне дом, если бы он не любил нас? И неужели ренту получала бы я, а не Чен Шень, если бы сам Тай-Пэн не распорядился так? Почему даже сейчас, когда мне столько лет, Чен Шень так хорошо относится ко мне, если не уважает неизменное расположение к нам Тай-Пэна? Отправляйся в храм и долгими поклонами вымоли себе прощение. Тай-Пэн дал тебе жизнь. Поэтому люби и почитай его, и благословляй его, как благословляю его я. И если ты еще хоть раз произнесешь такие слова, я навсегда отвернусь от тебя.
Гордон Чен мысленно улыбнулся. Как права была мать, и как ошибался я, каким был глупцом Но все же не таким, как наши мандарины и император, будь он проклят, когда вздумали запретить торговлю опиумом. Любой дурак знает, что без нее у европейцев не будет серебра, чтобы платить за чай и шелка.
Однажды Гордон спросил у матери, откуда берется опиум, но она не смогла ему ответить, и никто в доме не смог. На следующий день он обратился с этим вопросом к Мауссу, и тот рассказал ему, что опиум это сок — «слезы», как он тогда выразился, — созревшей коробочки мака Опиумный плантатор делает на коробочке тонкий надрез, и из этого надреза сочится белая жидкость Через несколько часов «слеза» отвердевает и меняет цвет на темно-коричневый Тогда ее бережно соскребают и делают еще один аккуратный надрез. Потом соскребают новую каплю и делают следующий надрез. «Слезы» собирают вместе и скатывают в шар, десять фунтов — его обычный вес. Лучший опиум поступает из Бенгалии, это в Британской Индии, hem? Или из Мальвы. Где находится Мальва, мальчик?
— В Португальской Индии, сэр!
— Она когда-то была португальской, но теперь принадлежит Ост-Индской Компании. Компания завладела ею, чтобы ее мировая монополия на производство опиума стала полной, разорив тем самым португальских торговцев опиумом здесь, в Макао. Ты делаешь слишком много ошибок, мальчик, поэтому получай кнута, hem?
Гордон вспомнил, как он ненавидел опиум в тот день. Но сейчас он благословлял его. И благодарил свой йосс за отца и за Гонконг. Гонконг сделает его богатым. Очень богатым.
— Здесь, на этом острове, будут нажиты целые состояния, — произнес он вслух, обращаясь к Горацио.
— Некоторые торговцы действительно будут процветать, — рассеянно ответил Горацио, не сводя глаз с приближающегося баркаса. — Но весьма немногие. Торговля — дьявольски обманчивое дело.
— Одни только деньги на уме. Гордон, hein? — Голос Маусса звучал грубо. — Лучше бы ты почаще задумывался о своей бессмертной душе и о ее спасении, мальчик. Деньги значения не имеют.
— Конечно, сэр. — Гордон Чен скрыл снисходительную усмешку, до чего же глуп этот человек.
— Тай-Пэн выглядит как могущественный герцог, который пришел, чтобы принять королевство под свою руку, — заметил Горацио, словно разговаривая сам с собой.
Маусс обернулся и посмотрел на Струана:
— А разве это не так, hem?
Баркас достиг прибрежных бурунов.
— Суши весла! — прокричал боцман. Матросы выполнили команду, попрыгали за борт и с привычной сноровкой потащили баркас по мелководью.
Стоя на носу баркаса, Струан вдруг замер в нерешительности Затем спрыгнул. В тот момент, когда его сапоги коснулись песка на берегу, он почувствовал, что этот остров принесет ему смерть.
— Господи милосердный!
Робб был рядом и видел, как внезапно побледнел его брат.
— Что случилось, Дирк?
— Ничего. — Струан заставил себя улыбнуться. — Ничего, мой мальчик. — Он отер со лба соленые брызги и пошел по пляжу к флагштоку. Клянусь кровью Христовой, думал он, столько лет я трудился, чтобы заполучить тебя. Остров, и теперь тебе со мной не сладить. Нет, клянусь Богом.
Робб смотрел ему вслед, отмечая его легкую хромоту. Нога, должно быть, постоянно причиняет ему боль, подумал он. Он попробовал представить себе, что испытывает человек, у которого осталось чуть больше половины стопы. Это случилось во время того единственного контрабандного рейса, в котором он участвовал. Спасая жизнь Роббу, беспомощному и парализованному страхом, Струану пришлось отбиваться сразу от нескольких пиратов. Мушкетная пуля оторвала ему два пальца и наружную часть стопы. Когда нападение было отбито, корабельный врач прижег рану и залил ее горячей смолой. Робба до сих пор преследовал запах горелого мяса. Если бы не я, подумал он, ничего этого бы не произошло.
Он последовал за Струаном, снедаемый отвращением к самому себе.
— Доброе утро, джентльмены, — произнес Струан, подходя к нескольким торговцам, стоявшим у флагштока. — Прекрасный денек сегодня, клянусь Создателем.
— Холодно, Дирк, — ответил Брок. — И это прямо страсть как учтиво с твоей стороны, что ты так поторопился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45